Площадь

Вначале его привлекла идея бесплатного путешествия. Он по-детски обрадовался, узнав, что предстоит поездка по Южно-Маньчжурской железной дороге. У него было смутное воспоминание о закате солнца на бескрайней равнине, который он видел, путешествуя в детстве, когда с родителями жил в уезде Енгиль, до Пончхона. Также перехватило дыхание и сейчас, когда он вновь увидел этот закат. Поезд шел и шел, а равнина не кончалась. Говорят, раньше эта огромная территория принадлежала Восточному колониальному акционерному обществу Хорошо, что теперь ее возвратили законным хозяевам. Однако насколько ему удалось узнать, только пять из десяти северокорейских крестьян одобрили земельную реформу. Поначалу он удивился. Люди получили землю бесплатно и не рады? Причину он вскоре узнал: крестьяне не были вольны распоряжаться этой землей. Купля и продажа запрещались. Земля стала собственностью государства, и крестьянин продолжал оставаться арендатором, но уже не у помещика, а у государства. Положение горожан, по его мнению, было не лучше. Как бы человек ни работал, теперь у него не было никакого шанса стать «богатым». Государство прилагало для того все усилия. На базаре продавались все те же японские одежда и посуда. Того, что распространялось через потребительские кооперативы, либо не хватало, либо это были старые вещи. Уставшие от обещаний повысить их благосостояние, рабочие «добровольно» и безвозмездно трудились во имя выполнения и перевыполнения народнохозяйственных планов. Утверждалось, что в Народной Республике все хорошо, но если посмотреть вокруг, не было ничего.

Все личные устремления стали табу. Облако этих табу и порождало тот тяжелый воздух, которым дышало северокорейское общество. Ярмо с надписью «хозяин страны» висит на шее народа, и тяжелый кнут постоянно подхлестывает этого «хозяина» со словами: «Ты — хозяин, все — твое. Ты работаешь на себя, так не ленись!» Все равно, как если бы рабочий скот был объявлен хозяином, и уже в этом качестве тащил свою повозку, куда ему велят. Ну завоевал ты первое место в соревновании, все равно премии не видать. Партия приказывает работать, мы делаем вид, что работаем. Как вышло, что светлая мечта человечества вдруг обернулась бесовским шабашем? Люди не могут этого понять и все надеются, что не сегодня-завтра ярмо свалится само собой и они заживут. На Площади были одни марионетки, людей не было. Иногда казалось, что удалось встретить человека, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это всего лишь напоминающий человеческую фигуру верстовой столб. Ему просто необходимо было встретить человека. И вот ему повезло. Менджюн смог поверить в то, что он сам человек, потому что он встретил эту женщину.

Все еще держа авторучку в пальцах, Менджюн вытянул обе руки вперед и сомкнул их кругом над столом. Вот круг. Пространство, могущее вместить человеческое тело. Столько места человек займет, окончив жизненный путь. Значит, примерно такова наша последняя Площадь. Неужели рамки истины так узки? Менджюн представил тело Ынхэ, заключенное в этом кольце рук, и тогда это пространство начало приобретать конкретные очертания, объем, потому что стало заполняться ее плотью. Грудь, талия, колени. Ее тело прошло сквозь стол. Нижняя его часть была под столом, а верхняя возвышалась над ним. Глаза Ынхэ оказались рядом с его лицом. Он спрятал лицо на груди, вызванной воображением. Но голова, не найдя опоры, упала на его собственные руки.

Прошла целая неделя после возвращения из Маньчжурии. Сегодня суббота. Вечерело. Менджюн накинул на плечи помятый плащ и вышел из редакции. Шагал, опустив голову, и думал о ней. Может, она не дожидается и уже ушла. Они договорились о встрече у него дома Он посмотрел на часы. Опаздывает на час. И еще минут тридцать надо, чтобы доехать до дому. День был спокойным, но когда в конце рабочего дня все заторопились по домам, редактор вдруг объявил:

— Сегодня мы проведем небольшое собрание. На повестке дня персональный вопрос. Прошу остаться членов партии и Ли Менджюна.

Менджюн понял, что сегодня объект обсуждения — он. Только недавно его приняли кандидатом в члены партии, и на важные собрания первичной парторганизации пока не приглашали… Сегодня просят остаться, значит главной мишенью для стрел партийной критики выбрали именно его. В редакции только трое, включая главного редактора, были членами партии. Однако, кроме Менджюна, остались четверо. Менджюн и не знал, что молодой человек, совсем недавно принятый на работу, тоже был партийным. В просторной комнате пять человек. Главный сел в свое привычное рабочее кресло за большим письменным столом. Перед ним стоял еще один стол, по обе стороны которого сели по двое. Первым заговорил главный редактор: