Площадь

Девочке было лет четырнадцать. Она мгновенно отскочила, показала ему язык и с шумом захлопнула дверь за собой. Цок-цок-цок… Уже ускакала. Беспричинное веселье охватило его. Держа в одной руке яблоко, другой он развернул газету и вдруг вскрикнул. Вгляделся в текст. Среди местных новостей — «Прибытие к нам работников танцевального искусства». Ему показалось, что он явственно видит лицо Ынхэ, улыбающееся ему из-за заголовка. Сейчас она была в гастрольной поездке по стране. Большинство участников гастролей включены в списки на поездку в Москву, но Ынхэ тоже поехала — для «заполнения программы», как она объяснила. Уже десять дней, как она уехала из Пхеньяна. По расчетам Менджюна, сейчас они должны были бы выступать в провинции Хамген, а они здесь! Его прямо затрясло от радости. Представление начиналось в час дня. Сегодня воскресенье. Менджюн поспешно достал из чемодана бритвенный прибор и помчался в ванную.

После концерта она выскользнула через служебный выход.

— А тебе можно так сразу уйти?

— Вообще-то нельзя. Но ты лучше скажи, почему ты здесь.

— Узнал, что ты в Вонсане, не мог сидеть и ждать, вот, прибежал.

Ынхэ пристально на него взглянула. Менджюн просто шутил.

— Когда мне передали твою записку, я как раз должна была выходить на сцену. Я пробежала ее глазами и сунула в туфлю. Пыталась разглядеть тебя в зале, но не увидела. А когда вернулась в гримерную, стала искать записку и не нашла. Запропастилась куда-то…

Менджюну было неловко, что он выводит балерину через задние двери театра. Она не игрушка для удовлетворения прихотей богатого мецената, она занимает достойное место среди работников искусств. А что, разве у деятеля искусств не должно быть личной жизни?

Он для нее никакой не патрон. Ее патрон — народ. Это не то закулисье сцены, что существует в буржуазном обществе. В этом обществе нет места подобным грязным делам. Это хорошо. Когда он подумал об этом, почувствовал облегчение. Перекусив в государственном ресторане, они пошли пешком к дому отдыха.

Когда поднялись на перевал, у подножия которого была лодочная станция, зимнее солнце уже село. Название дома отдыха «Сондовон» можно толковать двояко: «сосновый ветер» или «звук волны». Первое звучало лучше. А может это вообще ни то ни другое, а «звук волнующихся сосен»? Менджюну пришло в голову узнать мнение Ынхэ на этот счет:

— Ты как думаешь?

— Право, не знаю.

Она выглядела недовольной. Войдя в номер, Менджюн первым делом стал вглядываться в ее лицо. Нет, вроде все нормально. При ярком электрическом свете лицо ее казалось ясным. Она не торопясь сняла платок, перчатки, пальто. Аккуратно повесила на вешалку. Менджюн стоял неподвижно и смотрел. Он был удовлетворен. Это была гордость мужчины, приведшего в свою постель женщину, которой еще недавно аплодировало множество людей. Это было недостойное чувство, и ему вдруг захотелось сказать что-то значительное в противовес ему.

Ынхэ стояла у окна и смотрела в темноту. Ее тело звало его.

Менджюн тихо подошел сзади. Она продолжала смотреть на улицу и не двигалась. По оконному стеклу струями текла вода. Сзади ее шея была необыкновенно белой. Он положил руку ей на плечо.

В следующий раз они встретились только в середине марта, за кулисами сцены в Гостеатре. Она только что вернулась из гастрольной поездки и выглядела усталой. Он отвел ее в угол и спросил:

— Когда ваши уезжают в Москву?

— Ты снова об этом?

Ее лицо помрачнело.

— Извини, но в последнее время ты мне не нравишься. Все молчишь, избегаешь разговора. А в день отъезда уедешь вместе со всеми, так?

— Мамочка моя!

Она закрыла лицо руками.

— Ну прости меня, дурака. Посмотри на меня!

Она отняла руки от лица и пристально взглянула на Менджюна.

— Ты мне не веришь. Что же дальше будет?

— Делай, как знаешь.

Он резко повернулся и вышел. Она догнала его и прошептала:

— Вечером я приду.

Вечером она не пришла. На другой день он узнал из вечерней газеты, что труппа Ынхэ уехала в Москву.

Август 1950 года

Северокорейская армия в Сеуле. В подвальном помещении бывшего полицейского управления, где теперь временно размещается отдел общественной безопасности МВД Северной Кореи, за столом сидит Ли Менджюн. Напротив неловко примостился брат Еньми. друг детства Тхэсик. Грязное, вонючее помещение тускло освещено. Когда под конвоем ввели Тхэсика. Менджюн ощутил, как у него в груди шевельнулось что-то похожее на радость, и мурашки побежали по телу. Случайность. Он и представить не мог, что они встретятся. Семья Еньми бежала из города. Их дом был пуст.