— Вопреки общепринятому мнению, что дети вне брака появляются на свет легко, я промучилась почти сутки, — протянув подруге фотографию, вздохнула Тамара. — Воды отошли, привезли в роддом, а схватки прекратились. Уколы, стимуляция, боль жуткая, ребенок насухую шел… Переживала за него, а вышло наоборот: мальчику хоть бы что, сама же в больнице почти два месяца провалялась. Как только родила и услышала его крик, сразу потеряла сознание. Врачи откачивали, боролись с кровотечением. В меня тогда знаешь сколько чужой крови влили? Даже по радио объявляли — для спасения роженицы, четвертая группа, самая редкая… Чистками замучили, гормоны в ход пошли. — Тамара сделала долгую паузу. — Боль я так и не научилась терпеть, и когда сознание теряла, где-то там, в небытии, с Лешей встречалась. И будто бы не было между нами ничего плохого… Приду в себя, глаза открою — его нет, а я так хочу к нему вернуться, что снова теряю сознание… Как мне позже врачи признались, они уже не надеялись, что выживу… И вот кажется — идем мы с ним, взявшись за руки, и я вдруг спохватываюсь: а как же ребенок? Ведь там наш ребенок остался! Побежала обратно, оглянулась — а Леши уже нет. Больше я туда не возвращалась… Так что, если бы не материнский инстинкт, не было бы меня на белом свете. Одного не пойму: что он там делал? — печально улыбнулась она воспоминаниям.
— Ничего себе! — Инна закрыла глаза и тряхнула головой. — Я такого еще не слышала…
Оглянувшись по сторонам, Тамара заметила задремавшего в углу бармена. Не зря, значит, на дверях красовалась вывеска: «Заведение работает до последнего посетителя».
— Но это было еще не все, — вздохнула она. — Была еще мама…
Несколько месяцев родители не давали о себе знать — переезд и обустройство на новом месте заняли немало времени — и Тамара с тетей Аней более-менее спокойно претворяли в жизнь многое из того, что было задумано: работа, Москва, новый вуз, установочная сессия.
Правда, в Минск дважды приезжал отец. Возможно, мать посылала его провести с Тамарой разъяснительную беседу, но Аркадий Иванович не проронил ни слова по поводу бесславной беременности дочери. И она осталась ему благодарна на всю жизнь. Возможно, это обстоятельство помогло им понять друг друга в дальнейшем, когда отец женился во второй раз: дочь от первого брака вместе с сыном даже присутствовали на крестинах сводного братишки, о чем Антонина Степановна до сих пор не подозревала.
Но все это было гораздо позже. А тогда, за две недели до родов, в Минске появилась мама — прибыла на курсы при партшколе. Как выяснилось, она вовсе не рассталась с мыслью спасти дочь от внебрачного ребенка и, по-своему разъяснив ситуацию главврачу роддома, стала уговаривать Тамару отказаться от малыша.
Вмешалась тетя Аня. Справедливо опасаясь, что, пока племянница будет лежать в одной больнице, а новорожденный — в другой, сестра сможет осуществить свой план, она оформила отпуск и забрала Сережку домой. Как ей удавалось смотреть за ребенком и навещать Тамару в больнице, никто не знал, но когда измученная болезнями молодая мама появилась наконец дома, ее встретил розовощекий двухмесячный малыш.
С матерью же Тамара не общалась до самых похорон тети Ани: никак не могла простить. Но понять — поняла: пытаясь перед смертью примирить дочь и мать, а заодно и исповедоваться, тетя Аня призналась, что много лет назад помогла младшей сестре тайно сделать аборт. Видимо, за этот грех ее и наказала судьба бездетностью. В мир иной она уходила с чистой совестью — упасла от подобного шага племянницу и была благодарна за то, что к концу жизни та дала ей возможность почувствовать истинное счастье: едва залепетав первые слова, Сережка стал называть ее бабушкой.
— …Да-а-а… — протяжно выдохнула Инна: даже у нее не осталось сил бурно реагировать на превратности Тамариной судьбы. — У меня остался один вопрос: как в этой истории снова оказался замешан Филевский? — покраснела она. — Мне тогда Артем рассказывал, будто ты стала с ним встречаться назло Лешке. Или я что-то путаю…