Плоть

Беатрис нахмурилась. О чем это он толкует? Он может взять ее прямо сейчас, если хочет. Теперь, когда деньги лежали у нее в кармане, Ритчи больше не обязан был ждать, вне зависимости от того, какие удобства сулило им более традиционное ложе – постель. Он мог в любое время сорвать цветок своего нового приобретения.

– Но… э-э-э… вы же можете получить эту разрядку, разве нет? – Кровь прилила ей к лицу, а также к другой части тела, находящейся в самом тесном соседстве с Ритчи. Разумеется, сама она тоже его хочет и не может дольше ждать. Теперь уже поздно было беспокоиться о том, чтобы сберечь девственность до замужества.

«Я падшая женщина, Ритчи, – мысленно обратилась к нему Беатрис. – Так давайте скорее покончим с этим. Мало радости считаться замаранной розой, если сама я при этом не получаю удовольствия от собственного падения!»

– Не сегодня, Беа. Не сегодня.

Беатрис недоверчиво заморгала и воззрилась на него. И что, ради всего святого, на этот раз задумал этот невозможный человек?

Она слегка отстранилась от него, чтобы всмотреться в выражение его лица в поисках ответа на свой вопрос. Но Ритчи бросил на нее один-единственный твердый взгляд и отвернулся, показывая, что решение его окончательно. «Ни о чем меня не спрашивай», – безмолвно говорил его напряженный холодный профиль, запрещающий ей проявлять настойчивость.

«Вы странный человек, Ритчи, – подумала Беатрис, – очень странный. Вы заплатили за меня поистине королевскую цену, а теперь не торопитесь насладиться приобретением».

Размышляя таким образом, она почувствовала в Ритчи еще одну перемену. Тело его расслабилось, напряжение ушло. Когда он снова повернулся к ней, на губах его играла улыбка, а в темных глазах плясали веселые чертики.

– Прежде всего, я заинтересован в том, чтобы ты, моя сладкая, получила разрядку, так почему бы тебе не просветить меня? – Его теплая рука взяла ее за подбородок, развернув лицом к себе и не позволяя отвести взгляд. – Я знаю, что ты ублажаешь себя. Не отрицай. Расскажи мне все.

Беатрис чувствовала, что лицо ее пульсирует, точно маяк. Каким бы странным это ни казалось, она испытывала большее смущение при мысли о том, что придется поведать Ритчи о своих эротических утехах, нежели при мысли, чтобы претворить их в жизнь. Как же ей сообщить ему о том, что она делает ночью? Но ведь и утаить это совершенно невозможно, не так ли? Не стоит забывать о деньгах… деньгах…

Она неохотно посмотрела ему в глаза и тут же подпала под чары их необычной синевы. Глаза его были насыщенного, прямо-таки чернильного цвета, но при этом очень живыми, с таящимся в глубине пламенем. От стоящей перед ней дилеммы во рту у нее пересохло, и она была вынуждена облизать губы, прежде чем продолжать. При виде этого Ритчи вздохнул. Его длинные ресницы – столь же черные, сколь светлыми являлись его волосы – затрепетали, а половой орган снова увеличился в размерах, будто она ласкала его.

– Да… да, я действительно ласкаю себя. Я знаю, что благовоспитанная молодая леди не должна поступать подобным образом, но я, очевидно, очень порочна. Порочна, да еще и чрезмерно чувственна. Именно поэтому я и оказалась в столь затруднительном положении.

Подавшись вперед, Ритчи чмокнул ее в кончик носа, почти с симпатией.

– Попрошу тебя запомнить, что это не затруднительное положение, а взаимовыгодное соглашение, сулящее большие преимущества для обеих сторон. Ну же, Беа, расскажи мне все. Я сгораю от нетерпения это услышать. – Рука его скользила вверх и вниз по ее бедру, сминая шелк, а потом поднялась выше и сжала грудь через ткань пеньюара. – Что же ты делаешь? Что побуждает тебя к этому?

Хороший вопрос.

– Я… я вообще-то не знаю. Должна признаться, что иногда, читая сентиментальный роман, я задаюсь вопросом: а что же бывает после всех этих поцелуев и свадьбы? А еще этот вопрос может возникнуть у меня в голове, когда я читаю о каком-нибудь нашумевшем скандале в газете. Чем же таким занимались эти люди, чтобы о них написали такую сенсационную заметку? Должно быть, это что-то удивительно чувственное и вызывающее привыкание, раз они не боятся даже позора и возможного разоблачения.

Это признание было чревато дальнейшими расспросами, которых Беатрис страшилась. Захочет ли Ритчи знать, зачем она согласилась позировать для тех эротических фотографий? То был вполне закономерный вопрос… но Беатрис испытывала гораздо меньше стыда от того, чем она занималась с Ритчи, нежели от признания, что ее обманул и использовал в своих целях человек, который к тому же оказался ужасным подлецом и лгуном.

Но Ритчи не стал об этом спрашивать. Он будто чувствовал ее затруднение, поэтому продолжал преследовать собственную цель.

– Значит, ты любишь, лежа в постели, размышлять о книгах и газетных статьях? – Он хрипло рассмеялся и, нежно, но крепко сжав грудь Беатрис, принялся ласкать сосок круговым движением пальца, заставляя ее задыхаться. – Как это необычно… Что-нибудь еще?