Плот у топи

Простуда гостила в моем теле все чаще. Просыпаясь в холодном поту, я поднималась с кровати и не могла пойти в ванную, не включив сначала свет во всей квартире. Потом я просто перестала его выключать. Перестала ходить в магазин. Перестала ездить на работу.

Не знаю, сколько времени прошло до того, как я перестала быть женщиной, превратившись в бесполый комок страха и грусти, завернутый в толстый серый свитер, укутанный несвежим одеялом, лежащий на диване и смотрящий на гвоздь в стене.

Мое тело обрастает старыми вещами – новых воспоминаний не появляется, и, чтобы хоть как-то разнообразить жизнь, приходится ворошить старую одежду, сувениры и фотографии. Моя жизнь – копошение и мама. С ней иногда можно выползти наружу.

Я не знаю, чем кончится эта ночь. Усну под утро или очнусь посреди незнакомой дороги, окруженной химерами моего подсознания?

Большие незнакомые лица – что может быть страшнее их, ждущих, зовущих, безразличных, но замечающих каждую ошибку, которую ты допустишь. Я не пойду к ним, я не могу попросить их о помощи. Они это знают и поэтому прячутся в коридорах, слушают из соседних квартир, готовые тут же спустить своих слюнявых детей, и прожечь коврик окурками, и разбить стены тарелками, надеясь, что это вытравит меня из последнего оплота моей безопасности. Но не тут-то было! Все мои щели пропитаны суперклеем! Мой дом герметичен – и вам меня не сломить, не опозорить, не спасти!

Оттенки синего полумрака – шторы не пропустят ничего другого. Потому что человеческий свет, и шум, и смена декораций – все это неправда, и никто по отдельности этого не создавал. Но все глупые, знают, что умрут, и продолжают жить; и, что намного глупее, травят себя каждый день, чтобы потом оставить детей без своего присутствия и любви. Лишь бы быстрее, ярче, сильнее! Как будто что-то можно запомнить!

Когда-то все стояло, держалось на чем-то, но потом стержень растворился. Во что верило мое тело, за что боролось? Не знаю.

Как хорошо, что всегда можно остановиться и передохнуть, спрятаться в домик, вспомнить детство. Но что делать, когда кроме этого домика ничего не остается, никуда не хочется – только покой, и матрас пожестче, и чай покрепче? Что тогда? Мое тело катилось долго, время ушло даже на то, чтобы действительно осознать факт моего падения. Но все когда-то кончается, и даже это закончилось.

Теперь я знаю, что сильные – они на самом деле слабые. Все сильные. И мои сильные тоже ничего не умеют. Раньше умели сочувствовать, но разучились, кода сочувствие превратилось в работу. Вот и вся их сила.

Где вы, люди? Что я вам сделало? В том-то и дело, что ничего не сделало, много хотело – и ничего не смогло. Потому что вам невозможно помочь, потому что вы не хотите, потому что вам нравится и вы верите в то, что происходит с вами. Потому что я иду, и останавливаюсь, и поворачиваюсь спиной, и ничего не могу сделать, потому что – даже самые маленькие и самые безобидные – вы пугаете меня уже тем, чего вы не сделаете. И как могу жить с вами на одной планете?

Нет ничего страшнее страха. Ты можешь смеяться над страхом, не бояться его и не понимать, пока твое тело любит и слушает тебя. Но если страх станет сильнее, возникнет не снаружи, а изнутри, будет постоянно держать в напряжении, не давая хоть немного расслабиться, хотя бы вдохнуть, забыв о хрупкости и непредсказуемости этого существования, тогда тебе больше не будет смешно.

Судорожно глотая затвердевший воздух, ты, как я, забаррикадируешь окно, чтобы ни острая прохлада, ни яркий свет не могли разбередить твою тревогу. Ты, как я, выдернешь из розетки телефон и возьмешь больничный на десять лет, потому что, что бы ты ни делал, тебе может быть и тебе будет плохо, потому что счастье и спокойная радость – это не ты, это как будто никогда и не было тобой.

И если все это произойдет с тобой, ты действительно узнаешь страх. Тебе не нужно будет карабкаться высоко, глотать стимуляторы или бежать под пули, чтобы почувствовать жизнь. Жизнь будет проходить через каждую клеточку твоего беззащитного тела, по каждому нерву будет проноситься в мозг, и ни один кусочек, ни одна часть этого сонма ощущений не сумеет соединиться с другой – и тебе будет страшно, так страшно, как никогда еще не было.

Дмитрий Колейчик «Мясной хлеб»

(первое…)