Плотин. Единое: творящая сила Созерцания

— Привет тебе, о Дионисий, — Платон наклоняется в приветствии. Они идут по прохладному дворцу — власть и разум.

Присев на низкую мраморную скамью, Дионисий молча приглашает Платона последовать своему примеру. Затем он делает знак рабу налить в кубки разбавленного сицилийского вина.

Платон прибыл на Сицилию из желания увидеть и самому почувствовать божественную силу огнедышащего жерла священной Этны. Что-то в глубине естества подсказываю, что он может встретить нечто очень важное, связанное с матерью-Землей именно здесь. А к Дионисию он явился, чтобы попытаться отринуть его от тиранической власти.

Платон оглядывается, искренне восхищаясь гармонической просторностью дворца, его великолепной открытостью космосу. Он ждет: ведь приехал он сюда в конечном счете все же ради Дионисия. Тиран сидит задумавшись. Вдруг словно тень пробежала у него по лицу. Он — полный забот, тревог и сомнений — чуть кивнул и медленно придвинул к Платону персидское блюдо с фруктами.

— Кто, по-твоему, Платон, истинный счастливец среди людей?

— Сократ.

Дионисий взглянул на своего собеседника. И хотя выражение его лица не изменилось, Платон почувствовал, что правитель Сиракуз раздражен. Дионисий знал о цели приезда афинянина.

— А в чем, по-твоему, задача правителя?

— В том, чтобы делать из подданных хороших людей.

Дионисий был умен, а потому презирал, хотя и не показывал этого, такие лицемерные рассуждения. Он бросил быстрый пристальный взгляд на умиротворенного Платона. «А иногда ты тоже бываешь смешон». Он отвернулся к морю — солнечные блики своим мерцанием как бы усыпляли теплую и ленивую воду. На мгновение Дионисию захотелось раствориться в этом призывном спокойствии моря. Но он быстро взял себя в руки и, улыбаясь, спросил:

— Скажи, а справедливый суд, по-твоему, ничего не стоит?

— Суд твой славится во всей Элладе своей справедливостью. Это так, и это известно и многими одобряется. Но я отвечу на твой вопрос так — ничего в конечном счете такой суд не стоит, или разве что самую малость, ибо справедливые судьи подобны портным, дело которых — зашивать порванное платье.

Дионисий поднес кубок к губам, но затем, раздумав, задал еще один вопрос:

— А быть тираном, по-твоему, не требует храбрости?

— Нисколько, ведь тиран — самый трусливый человек на свете: ему приходится дрожать даже перед бритвой цирюльника в страхе, что его зарежут.

Платон взглянул на замершего Дионисия. Нет, прикованный добровольно к власти, по-видимому, никогда не уразумеет, что рабом можно стать только по собственной воле.

Правитель Сиракуз словно стряхнул с себя оцепенение, встал и, выпрямившись, резко сказал:

— Я приказываю тебе сегодня до захода солнца покинуть остров. Иначе завтра ты уже не сможешь восхищаться восходящим светилом.

— Послушай, — опять я слышу беззвучный голос, — путь совершенства — это путь, в конечном счете, уподобления Единому, Благу, Неизреченному, но можно задать вопрос: присущи ли, например, Нусу общественные добродетели? Можно ли назвать его мужественным или благоразумным, ведь для него нет ничего страшного, и у него не может возникать желания иметь что-либо, поскольку у него все есть. Значит, Мировой Разум выше гражданских, общественных добродетелей? Но тогда последние совершенно бесполезны для уподобления.

— Почему же, в таком случае, людей с ярко выраженными общественными добродетелями зовут божественными? Не являются ли такими богоподобными Перикл, Сократ, Платон, Катон? Дело-то ведь в том, что сами общественные добродетели — подражание прообразам Нуса, умственной реальности, но сами эйдосы истинных добродетелей не есть то, что ниже их. В Мировом Разуме, Нусе, они существуют только как интеллектуальные прообразы, всеобъемлющие, чистые смыслы.

— Но как же происходит такое уподобление?

— Такого рода общественными добродетелями они становятся только тогда, когда реализуются душой человека в ее действиях и состояниях в чувственном мире, то есть активностью среди людей. При этом в них прежде всего находит отражение принцип меры в Нусе. А принцип меры — это то очень важное и существенное, что оформляет умственную, смысловую реальность именно как мир чистых смыслов и интеллектуальных, пластических моделей в противоположность мрачной, бессмысленной неопределенности, лишенной границ, предела и меры.

Ложные мнения, в которых размыт принцип меры, обезображивают и расстраивают наш ум, благоразумие удаляет их.

Беспорядочность желаний служит источником необдуманных действий, часто вредных — здравомыслие приводит их в соответствие с требованиями рассудка. Справедливость обеспечивает гармонию — эту высшую меру между всеми нашими поведенческими действиями. С упорядочивания желаний, с гармонии между душевными силами начинается всякое нравственное совершенствование. Потому-то общественные добродетели ограничивают и умеряют наши желания и аффекты, способствуют устранению ложных представлений и создают предпосылки для перехода ко второму этапу.