Пловец Снов

Топора с собой не было. Он решил вообще не брать орудие преступления, будучи уверенным, что с пожилой женщиной справится и так. Воспользуется чем-то найденным в квартире, там же и бросит. Куда важнее иметь при себе несколько комплектов перчаток. Одна пара уже была на нём. Их надлежало уничтожить незамедлительно, сразу после того, как дело будет сделано.

Георгий экипировался вовсе не оружием. Он нёс с собой полиэтиленовый пакет, наполненный всякой всячиной. В нагрудном кармане лежал небольшой мешочек на застёжке, в котором находились зёрнышки из трёх апельсинов. Карло Гоцци, Джамбаттиста Базиле и Леонид Филатов здесь ни при чём. В левом боковом имелся конверт, внутри которого Горенов аккуратно приклеил три буквы «К» с точками. Литеры и знаки препинания были вырезаны из газеты и составляли надпись «К. К. К.» – «ку-клукс-клан» – слово, подражающее звуку затвора винтовки. В правый карман он положил первый томик советского восьмитомного, расширенного впоследствии собрания сочинений Конана Дойла 1966 года выпуска. Московское издательство «Правда». Она же Истина, кстати. Именно в этой книге был опубликован рассказ «Пять апельсиновых зёрнышек».

Весь «инвентарь» Георгий тщательно обработал, чтобы исключить наличие отпечатков пальцев. Зёрнышки даже отмочил в водке. Зачем? Скажем прямо, переборщил. Их у него с собой было значительно больше пяти. Запасные. Газету, ножницы, конверт и клей-карандаш без перчаток он не брал.

Согласно рассказу, буквы следовало не вырезать, а начертать внутри алыми чернилами, но так рисковать Горенов не стал. Красных литер в приличных газетах не нашлось, потому он использовал скорбные рекламные листки. В итоге первая «К» выглядела красноватой, вторая – оранжевой, третья – скорее розовой. Фуксия! Оттенок, названный в честь цветка, названного в честь немецкого учёного, получившего фамилию от своего отца, а тот – от деда…

Книгу на месте преступления Георгий оставлять не собирался, взял её скорее в качестве амулета. Свой восьмитомник любимого Конана Дойла он обожал. Из Таганрога супруги перевезли довольно скудную библиотеку, и без того оказалось слишком много вещей, но о том, чтобы не брать это издание, даже речи быть не могло. Всем и всегда Горенов рассказывал, будто оно досталось ему от деда. Врал, конечно. Дед вообще не любил читать. Однако в данном случае правда смущала его больше, чем ложь, потому Георгий предпочёл выдумать колоритную историю появления восьмитомника, в которую со временем поверил. На самом деле он украл эти книги с корабля перед увольнением. Ну, «украл», пожалуй, звучит слишком громко… Забрал и всё. Горенов любил легенду об Александре Маринеско, который перед опасным походом якобы ограбил библиотеку, чтобы взять с собой томик Сергея Есенина. Герой шёл туда, откуда мог не вернуться, а погибнуть без этих стихов казалось немыслимым. Маринеско – вообще человек уникальный… Подводная лодка С-13… Тринадцать!.. И ничего…

Дед, кстати, на семейных застольях регулярно произносил тост за него, называя Александра своим «другом молодости». Где и как они могли познакомиться и даже подружиться, оставалось загадкой. Но, вероятно, именно эти фантазии легли в основу выдумки о происхождении восьмитомника.

Уходя с флота, Горенов тоже отправлялся в опасный автономный поход. Разница состояла в том, что в сороковые Есенина нельзя было достать иначе, а Георгию новое время предлагало массу легальных вариантов… Получается, что эта книга была амулетом, связывающим воедино флотскую и литературную жизни будущего убийцы.

Интересно, что в более поздние советские сборники Конана Дойла рассказ «Пять апельсиновых зёрнышек» не включали. А в девяностые его будто обнаружили заново, и он стал печататься везде и всюду. Горенов нашёл его внезапно в одном из своих долгих плаваний. «Белых пятен» на картах не осталось, эпоха географических открытий была далеко позади, потому моряки новейшего времени могли «открывать» разве что бутылки и литературные произведения.

В этом тексте Ватсон заявляет, будто им с Холмсом не доводилось расследовать «более опасное и фантастическое дело». И пусть этот заговор повторяется из рассказа в рассказ, в данном случае Георгий был склонен верить доктору.