Пловец Снов

В слове «снохождение» Георгию слышалась какая-то «находка», успешные поиски. До поры не было понятно, в чём она могла состоять, но это здорово подпитывало интерес. Теперь же всё полностью прояснялось: в своё время он нашёл Марию Сергеевну, как отправную точку… Точка ведь может стоять не только в конце, но и в начале, верно?

Однажды во сне почтальонша рассказывала: «Я как-то болела… и водки не было… Керосин был… Керосином спасалась». С кем она говорила? Ясно, что не с Гореновым. Наверное, обращалась к тому же, кому он сам адресовал свои многочисленные вопросы. Но, став невольным свидетелем сказанного, Георгий еле сдержал резкий порыв смеха, который наверняка разбудил бы несчастную сомнамбулу.

В другой раз она начала со слов: «Однажды мне приснился овёс…» Интересно, как во сне она рассуждала про другую ночную грёзу. Что же такое виделось Марии Сергеевне? И в чём тогда состояла её подлинная (подлунная?) действительность? В старухе возникла какая-то загадка, манившая Горенова. Загадки, словно междометия, сужали кольцо… Но сегодня он знал, что пришёл сюда в последний раз. Возвращаться на место преступления Георгий не станет.

Ещё одна причина, почему он не взял с собой орудие убийства, скрывалась в самом рассказе «Пять апельсиновых зёрнышек». У Конана Дойла не вполне понятно, как именно погибал каждый из несчастных. Указывалось только, что на теле «не было обнаружено следов насилия, и не может быть сомнения в том, что покойный оказался жертвой несчастного случая». Горенову это импонировало. Он сам будто становился таким рационализированным «случаем». Но как же, собственно, действовать? В тексте первый «лежал ничком в маленьком, заросшем тиной пруду». Второй «упал в один из глубоких меловых карьеров». Третьего сбросили в Темзу с моста Ватерлоо. Убийства, похожие на случайности или суициды, – дело привычное в жанре, но это не отвечает на вопрос…

Прямо перед дверью хорошо знакомой ему квартиры Георгий надел хирургическую шапочку. Бережёного, как говорится, Бог бережёт. Он втёк в жилище старухи бесшумно и незаметно. Пусть Горенов бывал здесь много раз, а большинство вещей вокруг превосходило его по возрасту, сейчас всё казалось необычным, свежим, едва ли не новым. Он решил сразу снять куртку. Важно не вспотеть, а также сохранить её чистой, чтобы потом безопасно покинуть квартиру. В ходе убийства – кто знает, как пойдёт – рубашка могла приобрести недвусмысленные следы произошедшего, а верхняя одежда скроет под собой всё. Георгий характерным жестом бросил её на крючок в коридоре, но она с шелестом упала вниз. Тоже законы жанра.

Петелька-вешалка отсутствовала на этой куртке много лет, и он всё время об этом забывал. Кого попросить пришить? Ленку – неудобно, а с любовницами в последнее время отношения не заходили настолько далеко. Приходя в гости, Горенов отшучивался, будто таким нехитрым способом проверяет вежливость гардеробщиков. Петербургские, дескать, делают вид, что всё в порядке, а московские хамят. «Старушка в Малом драматическом на Рубинштейна, пока я сидел на спектакле, сама мне вешалку пришила!» Это, конечно, было неправдой. Историю про пришитую гардеробщицей петельку рассказал ему один знакомый. Более того, произошла она как раз в московской поликлинике. Но кто в такое поверит? Вот петербургский театр – да, пожалуй. Какая разница, было или нет? Останется лишь то, что вливается и смешивается с мифологией города.

Георгию удалось отвлечься на подобные мысли. Это, безусловно, радовало и успокаивало ещё больше. План был таков: пока Мария Сергеевна спит, нужно задушить её подушкой, стараясь не оставить следов борьбы. Сможет ли она оказать сопротивление? Вряд ли. Потом её следует оттащить в ванную и положить в воду, изобразив тем самым несчастный случай.

А если что-то пойдёт не так? Если не получится соответствовать рассказу? Допустим, Горенов заходит в знакомую комнату, направляется к спящей старухе… В этой ситуации отвратительно многое, но более всего – её внешний вид в сочетании с храпом и запахом от кожи, зубов, а также из желудка. Она столь ужасна… и беззащитна. Георгий подкрадывается всё ближе и ближе, внезапно Мария Сергеевна открывает глаза. Несколько мгновений непонимания, хотя что тут понимать?! Почтальонша кричит, он хватает лампу с прикроватного столика и бьёт её по голове. Уже никакого несчастного случая изобразить не удастся, но досадно не только это. Советская старая лампа… интересно, есть ли у неё название? Наверняка есть, как что-то может существовать без имени? Однако из предметов такого рода Горенов помнил только люстры «Каскад»… Кстати, была и одноимённая удочка-спиннинг. Они родственники?