Действительно, прежде эти галичевские слова Георгий частенько использовал в семейных спорах, по поводу и без, в качестве обезоруживающего аргумента. Что на них возразишь? Если Надежда и продолжала огрызаться, то после упомянутой цитаты делала это уже как-то робко и обречённо, не веря в собственную правоту. Наверное, хотелось золота. Хоть такого.
А ведь сам «Вальсок», знай она остальные слова, дискредитировал эту фразу на корню. Но жена категорически отвергала бардовскую песню, ей претило диссидентство, а значит, Горенов мог быть абсолютно спокоен и перезаряжать один и тот же патрон при каждой неурядице.
Стоило обратиться к первоисточнику – высказыванию царя Соломона – и из утверждения, будто «слово» всё-таки «есть серебро», вполне можно было сварганить какой-никакой контрдовод. Георгий знал об этой уязвимости, но разрушать собственный многолетний аргумент на глазах дочери…
Он смотрел на неё и не узнавал. Казалось, Лена повзрослела за одну ночь. Или он помолодел? Нет, дело всё-таки в ней. Та ли это девочка, которая однажды пришла к нему и спросила: «Папа, это сон?» «В каком смысле?» – не понял сначала Горенов. «Ну, всё это по-настоящему или мне снится?» Она ли приходила в слезах, выпрашивая конфеты, а Георгий великодушно объяснял, что хартия Всемирной организации защиты детей и Конвенция о правах ребёнка устанавливают её неотъемлемое право на одну сладость в день. «Если тебе не дали конфету, то ты можешь требовать», – успокаивал отец Леночку с улыбкой. Тёща, разумеется, не была посвящена в эти разговоры, и когда внучка в пять лет пригрозила ей Гаагским трибуналом, это было упоительно смешно. Убедить Надину мать удавалось не всегда, и дочь вновь прибегала к отцу со слёзным криком: «Папа, баба мне всё равно конфету не даёт!..» Ребёнок рано понял, что все проблемы от баб.
– Значит, каша на несколько дней у тебя есть. Дальше, надеюсь, придёт кто-то из твоих баб. Молодая, пожилая или какая-то ещё, тебе решать. Я пошла собираться.
Горенов растерялся. Стало совершенно непонятно, кто здесь, собственно, родитель. Останавливать её? Уговаривать не уезжать? Почему-то казалось, что как раз это было бы детским поступком. Вчера ему хотелось, чтобы Лена ушла. Так и происходит. В конце концов, что с ней случится?.. Да всё что угодно на самом деле! Кроме того, это было нужно вчера, а сегодня-то, собственно говоря, незачем. Где Вика? Георгий подошёл к столу, взял телефон и набрал её номер. Трубку никто не снял. Видимо, она внесла его в чёрный список. Оставалось лишь ждать, вдруг девушка сама позвонит.
– Ты к этому своему йогу поедешь, что ли? К Вадику? – крикнул Горенов через коридор.
Лена молчала. Похоже, не к Вадику. Кто знает, что там у них произошло. Скажет? Сейчас точно не скажет. А если сходить к ней на работу? Найти её заново. Один раз уже получилось. Когда дочь уйдёт, нужно сразу бежать в ювелирный магазин! Но если не к Вадику, то к кому?
– Лена, ты меня не слышишь? – спросил он, заглянув в комнату.
– Сом, я тебя прошу, пожалуйста, дай мне спокойно собраться, чтобы я ничего не забыла.
Хорошенький разговор… А как теперь вести себя с Люмой? И надо ли как-то вести? Честно говоря, Георгий сам не мог взять в толк, что на него нашло. Он всегда был человеком обязательным и сроки не срывал. Важный штрих к психологическому портрету: когда у Горенова имелся установленный дедлайн, он, разумеется, выкладывался изо всех сил. Но если незадолго до назначенной даты Орлова или другой редактор сообщали ему, что, в принципе, дело терпит ещё неделю, становилось гораздо хуже. Добавленное время полностью поглощалось каким-то сизифовым трудом – перечитыванием, дополнительной правкой того, что уже могло быть сдано в издательство в качестве чистовой рукописи… Однако и отложить работу, не воспользовавшись внезапно предоставленными днями, Георгий тоже не мог. Всё-таки, как бы он ни относился к своим сочинениям, вдалеке его манил горизонт совершенства.
Многие авторы, неизменно доделывающие и дописывающие тексты в последний момент, постоянно алчущие отсрочки, лишних суток, на его месте были бы счастливы таким «подаркам судьбы». Горенова же откладывание мучило, а многократные переносы «крайних сроков» выматывали и доводили до исступления. Но вот теперь у него не было никакого дедлайна. Он словно завис в лимбе между обещанным, но не могущим родиться детективом и родившейся, но не могущей сделать первый шаг книгой G.
Ему опять пришло в голову, что он давно не вспоминал об Истине, показавшей из колодца своё сердитое лицо и некрасивое тело. Мысль была не новой и потому смущала ещё сильнее. Отчего Георгий почти неизбежно спохватывается о ней именно тогда, когда идёт по городу? Да, он находился уже на Садовой улице, намереваясь как можно скорее добраться до ювелирного магазина. Лена ушла, она укладывала вещи тщательно и неторопливо, каждым движением убеждая, что не передумает. Дочь ни секунды не колебалась. Колебался Горенов. Не слишком ли легко и безропотно он её отпустил?