Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

Интересна судьба «невыездного» Филарета Дмитриевича Мордухая-Болтовского, дворянина по происхождению, родившегося в Варшаве. Отец его заведовал кафедрой в Варшавском университете, а дед был начальником Петербургской железной дороги, имел поместье в Тверской губернии. И вот в этом тверском имении служил у них на побегушках будущий всесоюзный староста М. И. Калинин. И, видимо, осталась у Калинина добрая память о своих хозяевах, потому что потом он подарил им свой портрет с дарственной надписью. И этот портрет спас им жизнь. Пришли в 30-е годы их арестовывать, увидели портрет Калинина с надписью и ушли. Поэтому Филарет Дмитриевич Мордухай-Болтовской в лагерях не сидел, но и за границу на международные конгрессы его не пускали, хотя он знал пять языков, был видным биологом.

Как пишет о нем Папанин: «Одним из первых приехал к нам гидробиолог профессор Ф. Д. Мордухай-Болтовской, большой знаток планктона, человек на редкость беспокойного характера и отменных способностей». И хотя верующим Филарет Дмитриевич не был, а обладал даже некоторой долей снобизма, но русскую историю и историю всех церквей Ярославского края знал не хуже Бориса Сергеевича Кузина, а Кузин считался историком непревзойденным и одним из лучших знатоков русского языка — это общепризнанно.

Таковы были люди, определявшие духовную жизнь академического Борка. «Это было то поколение — какая доброжелательность! Как они относились друг к другу и к своим ученикам! Они зависти не знали, никаких интриг, хамства!.. Их реабилитировали, и они собрались в Борке, создав особый микроклимат науки. В Борок приезжали на год, на два, а оставались на тридцать лет…»

И все эти тридцать лет длилась духовная дружба верхне-никульского монаха с борковскими учеными, и это были отношения «на равных», как отмечают многие.

«Приезжают члены-корреспонденты, доктора наук какие-нибудь — вы бы видели, как батюшка в стареньком подрясничке, ремнем подпоясанным, в старой скуфеечке — но как он ходил с этим чином из Академии, как разговаривал! На высоте — как равный с равным. Никакого подобострастия, никакого человекоугодия, заискивания, ни гордости, ни превосходства… Я видел со стороны, — вспоминает отец Сергий, духовное чадо батюшки, — как подходили к этому высокому чину из Академии наук другие люди, как они уважительно с ним раскланивались, а отец Павел кричал:

— Серёга, принеси вишневки!

А вишневка — это такая залитая водкой вишня, добавляется немного песочку, и она стоит, вишня отдает сок и получается очень вкусно. Я бегом несу ковшик вишневки, и вот все эти чины — сначала отец Павел глоточек делает, потом другие по очереди — все из этого ковшика при мне отпивают вишневки».

И встречи, и отношения с высокими чинами из Академии наук, которые приезжали в Борок по делам, и обязательно ученые из Борка везли их в гости к о. Павлу — постепенно это стало традицией, несмотря на то, что такие визиты не поощрялись партийными органами — но если президент Академии наук Александров Анатолий Петрович решил завернуть к о. Павлу, кто ему запретит? — и заворачивал, и в гости к себе в Москву приглашал — и встречи, и отношения эти были разными. Одни академики приезжали в Верхне-Никульское на роскошных автомобилях, знакомство их с батюшкой порою ограничивалось глотком вишневки. Другие гостили у о. Павла несколько дней, тайно исповедовались и причащались.

Отец Павел был духовником ученого-физика с мировым именем Льва Андреевича Арцимовича, разрабатывавшего проблему управляемого термоядерного синтеза. Герой Социалистического труда, награжденный четырьмя орденами Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени, «закрытый академик», работавший в «почтовом ящике», т. е. в закрытом предприятии, Арцимович часто приезжал в Борок, в Институт физики земли, всегда его сопровождала охрана.

«А он от охраны убегал в Верхне-Никульское, — вспоминают ученые Борка, — к о. Павлу на рыбалку, вместе они босиком здесь бегали…»

Частенько рассказывают случай, как Лев Андреевич подарил о. Павлу наручные часы. «Арцимович к нему приезжал — все это знают, исповедовался, причащался тайком. И подарил ему шикарные академические часы».

«Вот, — говорит батюшка, — я их надел и в Борок. Встречаю знакомого:

— Видел?

— Чего?

— Часы, академические.

А тот:

— Посмотри на мои ноги.

— Чего?

— А ботинки у меня новые, немецкие.

— Обмоем? У меня чекушечка есть.

— И у меня есть.

Пошли в сторону на бережок под вышку, сели на солнышке, огурчик у нас с собой был. Выпили и так сладко задремали. Просыпаемся. Я смотрю на него внимательно, и он на меня смотрит. Потом говорит:

— Батюшка, а сколько время-то?

Я гляжу, а часов-то у меня уже нету. А у него ботинок.

— А что тебе время? Обувайся, да и пошли».

Как-то раз в Москве, приехав «в гости к Левушке», отец Павел познакомился с тогдашним президентом Академии наук М. В. Келдышем. Об этом визите о. Павел сам рассказывал — конечно, в своем духе. Звонит с вокзала Арцимовичам:

— Я приехал.

— Батюшка, мы за тобой машину высылаем.

Сначала его водитель не хотел в машину пускать:

— Ты, — говорит, — на попа не похож.