Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

А отец Павел в своем зипуне, перемотанном веревкой… Ладно, подъехали.

Лифтерша в доме грудью на пороге встала:

— Иди, иди, родимый, какой ты священник, разве бывают такие священники? На тебе три рубля и уходи!

В общем, кое-как поднялся на четвертый этаж к Арцимовичам. А у них гости — сидит Мстислав Всеволодович Келдыш и еще каких-то трое ученых. Застолье, чинная беседа… А отец Павел везде, как рыба в воде, не зря вспоминают о его московских «научных» визитах: «Приедет к Левушке, а там еще круг, но он же столько всяких побасенок, рассказов знал — и всё к слову…»

«Батюшка веселый был рассказчик, но он всегда очень тонко чувствовал, какая сидит аудитория, какой народ. Кто хочет просто что-то интересное — он начинал рассказывать смешные случаи, и смеялись, держась за животы, в течение часа-двух хохотали…

Настолько живое у него было слово, настолько пропитанное духом! Очень остроумный — и всё из жизни, из жизни. Весело — как огромный какой-то праздник.

У него смех не пустой, выхолащивающий человека, а такой, что у всех поднималось настроение, радостно становилось, все чувствовали себя каким-то одним организмом.

А когда видел, что достаточно церковный народ собрался, то рассказывал, казалось бы, одно и то же — о лагерях, какие там высокодуховные люди были, о себе. Из лагерной жизни приводил нравственные примеры…»

Лев Андреевич Арцимович сам с иронией относился к любому официозу и вельможности, умел озорничать, как ребенок. С отцом Павлом они были в этом смысле два сапога — пара. Даже перед своим 60-летним юбилеем в феврале 1969 года Лев Андреевич хотел удрать в любимый Борок, к отцу Павлу и говорил своей жене Нелли:

— Нет, к чертям собачьим это торжественное празднование! Старым дураком выглядеть не хочу. Поедем лучше в Борок. Ведь зимой-то там никогда не были. Здорово я придумал?

Крепкая дружба связывала Л. А. Арцимовича с Борисом Сергеевичем Кузиным, М. А. Фортунатовым. «Мы говорили об обычаях басмачей в пустынях Средней Азии, о повадках контрабандистов, сравнительных достоинствах кинжалов, изготовляемых разными народами, — пишет Фортунатов в своих воспоминаниях. — Лев Андреевич любил рассказывать о своих предках и гордился тем, что в начале XIV века его прямые предки сражались с рыцарями тевтонского ордена и участвовали в знаменитом сражении при Грюнвальде. В семье Арцимовичей, в детские годы Льва Андреевича еще хранились рыцарские доспехи, которыми пользовались в XIV–XV веках рыцари Арцимовичи. Лев Андреевич хорошо знал не только русскую историю, но также историю Эллады, Рима и западноевропейских средневековых государств».

Сохранилась фотография, запечатлевшая отца Павла с академиком Арцимовичем и его дочерью на пороге Троицкого храма Верхне-Никульского. Отец Павел босой, в рубахе навыпуск, под которой видны темные ленты монашеского парамона. Лев Андреевич одет «с иголочки», в модных ботинках. Рассказывают, что исследования физики атомного ядра не прошли даром для его здоровья и для здоровья его дочери. Умер Лев Андреевич в один год с Б. С. Кузиным по той же причине — затяжной болезни сердца. Отец Павел ездил в Москву, отпевал и хоронил Льва Андреевича.

В 1981 году в издательстве «Наука» вышла книга «Воспоминания об академике Л. А. Арцимовиче», которую вдова академика подарила верхне-никульскому старцу с дарственной надписью:

Глубокоуважаемому Отцу Павлу Груздеву

на добрую, долгую память.

Н. Арцимович.

В разных человеческих судьбах отражен характер столетия, свидетелем которого с начала и до конца стал верхне-никульский «последний старец». Сокрушительный удар был нанесен не только по Церкви и духовенству — казалось, невидимая злая сила пытается уничтожить, сломать и раздробить все живое, талантливое, светлое, что есть в народе и лучших его представителях — ученых, поэтах, художниках, всех, кто каким-либо образом «взыскан муз любовью».

И недаром сердечная болезнь, от которой умерли Л. А. Арцимович и Б. С. Кузин, президент Академии наук С.И. Вавилов и митрополит Ленинградский Никодим, стала болезнью эпохи.

Старинное село Верхне-Никульское и современный академгородок Борок явились чем-то вроде духовного средоточия, где пересеклись нервные узлы эпохи, в которых борьба уничтожающего начала и начала побеждающего выразилась как-то особо зримо в судьбах людей, так или иначе причастных к биографии лагерника-монаха о. Павла.

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет уходя…

И если об о. Павле часто говорят, что это человек из того мира, когда «еще русский народ был», то о Кузине и Кузнецове, Арцимовиче и Фортунатове можно сказать, что это люди той эпохи, когда были еще русская наука и русская культура, хотя и со смертельной болезнью сердца…