Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

«У нас ведь у всех — у кого мать, у кого отец репрессированные, — рассказывают сотрудники Борковского института. — На отпевании Виталия Ивановича Романенко о. Павел так и назвал большевиков: «Это варвары XX века». Не потому, что с религией сотворили, с верой православной, а потому, что всю жизнь нашу исковеркали, с ног на голову поставили.

И в то же время люди успешно в этом строю работали — те же Келдыш, Арцимович… Дело, видимо, в том, что были просто члены КПСС и те, которые «копытом рыли» — вот разница в людях. Ведь если нормальный человек, то хоть он член партии, хоть беспартийный… А если плохой, то в любой ипостаси, хоть и священником будет…»

Отец Павел уже в последние годы часто перечислял: Серый Дом — раз, Коровники — два, Бутырки — три и так далее — т. е. тюрьмы и лагеря, через которые он прошел. И лучшие друзья его, действительно, были те, кого так или иначе коснулись репрессии: или сами сидели, как Борис Кузин и жена его Ариадна Валерьяновна, известный архитектор, или отец и мать, другие родственники, прошли через лагеря. Очень любил о. Павел Виталия Ивановича Романенко, талантливого ученого, доктора биологических наук — звал его «Виталька». У Виталия Ивановича была репрессирована мать.

Один раз на двух машинах — семья Романенко, семья Ривьер и отец Павел — это был год 74-й — поехали в паломничество по ярославским святыням: Воскресенский собор и храмы левобережья Тутаева, Ярославль, Ростовский кремль…

«Отец Павел везде водил нас — в Тутаеве на святой источник, рассказывал, как они приплыли из Мологи по Волге, сколотив из своего дома большой плот, как здесь его собрали, и в этом доме у о. Павла была маленькая комнатка у кухни — он думал, что вернется. Воскресенский собор он знал досконально — все фрески на стенах, левый и правый придел… Но лучше всего он знал Ростовский Кремль — каждый его собор, и кто его строил, и какие настоятели, и кто где похоронен, и чьи могилы забыты, и какие личности были замечательные…»

Когда отец Павел отпевал Виталия Ивановича в 89-м году, встал в церкви перед гробом на колени: «Помнишь, Виталий, мы ездили с тобой…»— так вдохновенно, искренне, все заплакали. Очень переживал его смерть. «Отец Павел говорил, что всем нам, кто дружил 30–40 лет, надо места рядом на кладбище, — вспоминают борковские, — так и получилось. Все рядышком лежат…»

Дружил о. Павел с вдовой Б. С. Кузина — Ариадной Валерьяновной, звал ее просто тетя Руся. Она обладала громким басом и курила папиросы «Беломор». Отец Павел частенько в шутку передразнивал её — тоже говорил басом. Он идет в баню в Борок, Ариадна после бани встречает его:

— Отец Павел, заходи ко мне.

— Мы с ней по водочке выпьем и по домам, — вспоминал батюшка.

Конечно, эта простота отношений была лагерной закваски, так дружить могли только бывшие зеки.

И с борковским хирургом Анатолием Карповичем Мусихиным тоже связывало о. Павла лагерное прошлое — «мы с Мусиным отцом в лагерях сидели». Конечно, не потому возникали эти близкие дружественные отношения, что кто-то вот «в лагерях сидел», а просто действительно так получалось, ну что поделаешь, если так оно и было…

Тот век, с которым срослась судьба последнего старца — архимандрита Павла Груздева, наверное, точнее всего будет охарактеризовать как столетье, которым пытались сломать хребет русской нации. И под этим беспощадным натиском так всё перемешалось в Отечестве нашем и в самой матушке Церкви, что вряд ли кому под силу будет разобраться, где что от Бога, а где от лукавого…

И отец Павел не разбирался, не мудрствовал — он просто прожил эту жизнь и это столетье, чувствовал людей, чувствовал время.

«У о. Павла было ощущение Бога, — рассказывает борковский художник, которому батюшка предсказал священство. — И он ничего не боялся, очень был смелый. Мог что-то и нарушить из традиционного благочестия. Я вот, поскольку начинающий священник — бывает, всего боишься, всяких отходов, отступлений от правил. А он чувствовал, что истинно, а что нет. Бывает, по мелочи не согрешишь — а по-крупному… Сейчас в практике священнической сплошь и рядом, куда ни кинь — везде клин. Как быть? Я думаю, что не научат этому в семинариях. Это чувствовать надо — как поступить».

«Никогда никого не настраивал на религиозный мотив, — вспоминают борковские, — не укорял нас, что мы такие — не соблюдаем обряды. Даже тени не было. Спросишь его в пост:

— Батюшка, можно ли это есть?

— Да ешьте, ребята, всё! Людей не ешьте».

«Строгий чин, посты… А отец Павел говорил: «За еду никто не будет в аду».

— Кружку молока — выпей, кровь у людей не пей!

Вот что главное».

Иной раз отец Павел говорил как будто даже крамолу с точки зрения церковной — например, спрашивают о каком-либо человеке:

— А крещеный ли он?

— Да мне-то какая разница, — отвечает батюшка. — Все равно.