Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

Вишь ты, ушел бы в больницу, боюсь оставлять — а кто служить-то будет?

Что-то больно уж колет меж крыльцам, дак ведь ну и пожил уж на шестой десяток.

Градусник ставил, все равно не легче».

Когда в доме появилась Марья Петровна — «батюшка за ней, как за каменной стеной». Трудолюбивая, с характером, повидавшая на своем веку столько, что могла и «в лоб врубить» незадачливому посетителю, Марья хорошо знала церковную службу и стала для батюшки крепкой опорой в церковных и домашних делах: «Дома Марья, голова не болит».

Иногда, желая выразить свою почтительность, приезжавшие к отцу Павлу верующие называли Марью «матушкой», на что она с возмущением отвечала:

— Да какая я вам матушка! Жен поповских матушками называйте, а у меня имя есть — Марья!

Но как-то раз призналась:

— За «матушку»-то отвечать на небесах придется!

Поэтому не надо, чтобы тебя почтительно величали, пусть уж лучше бранят и ругают.

Однажды, приехав к батюшкиной келейнице в Толгский монастырь, где после кончины о. Павла приняла она монашеский постриг, я, не зная, как к ней обратиться — ведь монахиня! — спросила:

— Марья Петровна, как мне Вас называть?

— Да хоть Манькой назови! — ответила она.

А ведь Марья с восемнадцатого года рожденья!

— А как ты, батюшка, Марью-то завлек? — в шутку спросили как-то о. Павла. — Ведь, наверное, немало трудов положил?

— Н-не-т, не завлекал я Марью, — покачал головой батюшка. — Такого «дурака», как Марья, не завлечешь! Да, Манечка? — попросил подтвердить отец Павел.

— Ой-ой, да Господи, Пречистая Богородица! — всплеснула руками Марья. — Кто же меня завлечь-то может? Люди добрые!

— Я Марью еще до ареста в храме видывал, в Тутаеве, — рассказывал батюшка историю своего знакомства с Марьей. — Бывало, соберемся в церкви-то, на клиросе поем, а туда и Марья приходила — пела, а я и думаю: «Как же баба-то хорошо поет, какая ж она умная!» Потом меня посадили… Сами понимаете, не до Марьи стало, — попробовал отшутиться батюшка.

Но помолчав, продолжил:

— Спасибо Марье! Спасибо, родные мои! И выстирает, и присмотрит за больным, хотя похлебку варить не умеет, я сам посолю, — шутка, конечно, всё Марья умеет! Как она сварит, никто так не сварит! А главное, что Марья мужа на фронт отправила, да? И муж ее герой, погиб за Родину…

— Сначала мой отец, — добавила Марья.

— Всё это она пережила, — рассказывает о. Павел. — Потом мать похоронила. Ее мать истинная христианка была, до смерти Марья кормила мать, ничем ее не обидела. Дочку вырастила и воспитала, будучи вдовой — всё это Марьины труды. У дочки сын — Павёлко, выучила внука, тоже Марьины труды. Теперь Павёлко, внук Марьи — врач, доктор! А ко всему тому и меня теперь досматривает. Спасибо Марье, пошли ей Господи крепкого здоровья! Так что не завлекал я ее, Марья — труженица! А теперь, Маня, давай споем! — обратился батюшка к Марье Петровне.

И они запели: «Помощник и Покровитель бысть мне во спасение…»

Марьина помощь тем более требовалась батюшке, что с возрастом он стал всё больше и больше слепнуть.

«Очки стали нужны с 20-го октября 1961 г. на 51 году жизни», — отмечает отец Павел в дневнике.

«Быстро гаснет зренье», — жалуется он родным в письме от 16 мая 1968 г.

«Дом не на кого оставить, а я уж стал плох (ослеп)», — пишет он в начале семидесятых.

Несколько раз делали батюшке операцию в Московской глазной клинике, ездил он и к Святославу Федорову в Микрохирургию глаза, но зрение восстановить не удалось.

«Когда лежал с глазами, — вспоминает батюшкин духовный сын, — рассказывал, как укол в глаза делали.

— А больно? — спрашиваю я.

— Очень. Аж пот по всему телу пройдет.

Но он ни крика не издавал».