Плыви ко мне

— Почему ты не сказал мне, Грей? — Глаза Делайлы теперь точно влажные, и одна слезинка скатывается по ее щеке, когда она отводит взгляд. Еще несколько слез пробегают по ее скуле, оставляя блестящие следы, прежде чем она яростно смахивает их и снова смотрит на меня, уже с жесткостью в глазах. Она ждет ответа.

— Потому что ты рассказала мне, что случилось с твоим бывшим, и я… я как эгоист хотел тебя удержать. Делайла, ты мне действительно нравишься. Я никогда не хотел причинить тебе боль или сделать вид, будто скрываю что-то важное. Как я мог рассказать тебе, кто я, зная, что твой бывший мудак сделал с тобой? Все дерьмо, через которое тебя протащили таблоиды, только потому что ты была его девушкой? Как я мог тебе это сказать?

— Ты просто должен был! — Делайла вскидывает руки, и еще больше слез вырываются наружу. — Ты просто должен был мне сказать! Не важно, насколько это могло бы ранить меня, тебя, или насколько некомфортно было бы это произносить вслух. Ты должен был просто сказать мне! Быть честным со мной!

— Я сказал сейчас. Мы можем начать с чистого листа…

Мокрые ресницы Делайлы опускаются, два красных пятна появляются на ее щеках.

— Ты должен был рассказать мне до того, как мы переспали, Грей. До того, как я начала испытывать чувства к тебе. Ты не понимаешь этого?

— Понимаю! Я совершил тупую ошибку, и ты мне тоже нравишься, Делайла. Я тоже начинаю испытывать чувства к тебе, и это пугает меня, и я…

— Если бы я действительно нравилась тебе так сильно, как ты говоришь… — она сглатывает, — ты бы сказал мне правду, Грей. Ты бы уважал меня настолько, чтобы быть честным со мной после того, как я открыла тебе свою душу, а не трахал бы меня на заднем сидении машины.

Любая часть моего сердца, за которую я еще держался, разбивается на тысячу осколков.

Я чувствую себя худшим человеком на свете.

Потому что Делайла права.

Я должен был просто сказать ей, несмотря на то, что это могло бы разрушить нас, потому что сейчас я зашел слишком далеко… и, думаю, она тоже.

— Ты скрывал это. Ты солгал мне, Грей.

— Я не лгал тебе. Я…

— Ладно, может, ты не совсем солгал мне. Но ты не сказал правду.

Я качаю головой.

— Нет, не сказал.

— Ты разрушил мое доверие. Ты ранил меня. Я отдала тебе свое тело, свое сердце, ты не понимаешь, насколько тяжело мне было это сделать! А ты… ты просто сжал это в кулаке, пока я не истекла до последней капли. Пока не выжата досуха.

Я не отвечаю, не могу. Все, что я могу, — это смотреть, как Делайла, пошатываясь, поднимается на ноги и направляется к двери.

Я сжимаю руки на коленях так сильно, что моя кожа белеет, сопротивляясь порыву схватить ее и не отпускать.

— Красавица, пожалуйста…

— Не надо, Грей. — Она оборачивается ко мне с таким злобным выражением, что я никогда бы не подумал, что Делайла способна на такое. — Не смей так меня называть. И даже не думай меня останавливать. Я не могу поверить в это, Грей! Это именно то, чего я боялась, и как же я была глупа, полагая, что могу тебе доверять! Я… я никогда не думала, что ты меня ранишь. Никогда.

Слезы свободно текут из глаз Делайлы, стекая мимо ее губ, капая с подбородка.

Мои собственные глаза начинают жечь от нахлынувших эмоций, рот наполняется горечью от того, что я вижу ее в таком состоянии… зная, что это я тому виной.

— Я не хотел, я никогда…

— Но ты сделал это, Грей, — шепчет она, и ее слова настолько сильны, что эхом отдаются в стенах моей квартиры, несмотря на их тишину. — Ты действительно хотел, иначе… иначе ты бы просто не стал это скрывать.

Я не останавливаю ее, когда она уходит.

Сидя на краю дивана, я запоминаю звук ее каблуков, отстукивающих по полу, и этот такой окончательный звук закрывающейся двери, которая уносит Делайлу прочь.

Этот звук все еще звенит у меня в ушах, когда в воскресное утро, поднимающееся солнце освещает меня, ввалившегося в подушки дивана, с красными, опухшими глазами и бутылкой виски, которую я даже не помню, как достал, крепко зажатой в руке.

Глава 23

Делайла

Выходя из лифта, я позволяю своим ногам вести меня вперед, пока не начинаю ощущать, будто лечу по идеально чистому мраморному полу фойе здания Грея. Ресепшионист машет мне на прощание, но я не могу поднять руку. Швейцар, открывающий дверь, поднимает шляпу, желая мне хорошего вечера, но я не могу заставить свои губы хоть что-то сказать в ответ.

На улице еще светло; люди идут по оживленным улицам Лондона, погруженные в свои жизни, не подозревая, что моя разрушается.

Кажется, я сажусь в метро, но я не уверена.

Все ощущается, как сон; словно все покрыто мутной пленкой, которую я никак не могу смахнуть.

Ко мне приковано несколько странных взглядов, но я не могу найти в себе силы, чтобы беспокоиться, смущаться или чувствовать что-либо, кроме гнева и печали.

Эти две простые эмоции борются между собой за то, чтобы одержать верх, но едва первая подавляет вторую, как та наносит ответный удар, держа яд в руке.

Мое тело кажется пустой оболочкой, чужим для меня. Я смотрю на свои ноги на каблуках, наблюдая, как они ступают по бетонным ступеням, без малейшего понимания, куда я иду.