Везёт мне на конспирологов! Правда в отличие от Александра Николаевича, мыслившего глобально, заговор Степашке мерещился хоть и всемирный, но какой-то, знаете, мелковатый, направленный лично против него.
Захожу однажды в секретариат, а он стоит бледный и потрясает оттиском гранки.
— Кто набирал?!
Взял я у него гранку, посмотрел, кто набирал. Тот самый линотипист, которому пирамиды на Марсе пригрезились.
— А в чём дело-то?
Невинный материал, лирическое стихотворение местного поэта для четвёртой полосы…
— Вот, смотри!
Я посмотрел — и стало мне весело.
— Да ладно… — сказал я, осклабясь. — Обычная глазная ошибка…
— Не бывает таких ошибок! Он нарочно! Он издевается!
Линотип всегда поражал моё воображение. Самое живое изо всех виденных мною устройств. Представьте себе некий бредовый гибрид плавильной печи с пишущей машинкой, вытяжной трубой и ажурно-кованым механизмом каких-нибудь, я не знаю, курантов.
Не скажу, что часами, но уж минутами я точно мог стоять разиня рот перед этим огромным вмурованным в бетонный пол насекомым. Оно стрекотало, полязгивало, ни с того ни с сего принималось проворачивать в своём нутре какие-то причудливые колеса, судорожно распрямлять металлические суставы — и, как казалось, мало зависело от сидящего за клавиатурой человека.
То есть механизм почти разумный и склонный вдобавок к озорству: обожает в частности выбрасывать вместо литеры «к» литеру «ч», поскольку зубчатый вырез на обеих матрицах весьма похожий.
Но как же всех нужно достать, чтобы и линотип против тебя козни строил!
На самом деле я был даже благодарен Степашке. Отвлекал он меня простотой своей и занудливостью от тревожных предчувствий.
Наконец память моя не то чтобы совсем зарубцевалась — нет, подчас она по-прежнему норовила вскрыться и предъявить ту давнюю историю, однако я отмахивался от воспоминаний и старался жить, как будто ничего и не было. А может, и впрямь ничего не было? Вернее, была какая-то досадная чертовщина, ну и что? Мало ли чертовщины случается в наборном! Всего не упомнишь…
А потом прозвучал первый звоночек.
Затребовал меня к себе Александр Николаевич.
— Слушай, Гер, — задумчиво начал он. — Не кажется ли тебе, что стилистика вёрстки у нас… м-м… требует обновления?
— Нет, не кажется, — твёрдо ответил я. — Традиции нужно соблюдать.
— Так-то оно так… — продолжил он ещё задумчивей. — И всё-таки какие-то мелкие новшества необходимы… Как мыслишь?
— Вообще-то я выпускающий, — напомнил я. — Спросите Стёпу.
Ответственный секретарь негодующе фыркнул.
— Стёпу… — язвительно повторил он и, видя, что я достал сигареты, подтолкнул ко мне полную окурков пепельницу. — Кстати, о Стёпе! Так и провожаешь его каждую ночь до дому?
— А как же! — отозвался я, прикуривая. — А то вдруг изнасилуют!
Посмеялись.
— А что если мы начнём выключать рубрики не вправо, а влево? — внезапно спросил Александр Николаевич. — Как на твой взгляд?
Я подавился дымом и жестоко закашлялся.
— Вижу, впечатлило, — констатировал он. — Хороший знак.
Пришлось мне отложить сигарету и налить в стакан воды из графина.
— Александр Николаевич, — сказал я, восстановив речевые способности. — А о Гургене что-нибудь слышно?
— Что это ты вдруг о нём?
— Так…
Вообще-то, конечно, не стоило упоминать о верёвке в доме повешенного — по-моему, Александр Николаевич расстроился.
— Говорят, в теневую экономику подался, — буркнул он. — Ох посадят его, ох посадят… А ведь какой замответсек был!
— Думаете, посадят?
Сверкнул очками, хлопнул по столу.
— Гер! Ты голову-то не морочь! Бог с ним с Гургеном! Что насчёт рубрик?
Да-да, именно первый звоночек: с тех самых пор мы действительно стали выключать рубрики влево. Совпадение? Возможно и совпадение… Я уже горько сожалел о том, что не воспользовался предложением Гургена и не изучил тот оттиск целиком. Фамилия нового редактора, естественно, забылась. Равно как и фамилия нового ответственного секретаря.
А что запомнилось? «Царь-мученик — жертва большевиков»? Разумеется, я с особым вниманием приглядывался теперь к нашему закодированному члену КПСС, но тот пока вёл себя безукоризненно, тютелька в тютельку, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия.
Глава 7. ДЖИНН ИЗ ПАТРОНА
За первым звоночком последовал второй, за вторым третий. В памяти сидела колом чудовищная фраза Гургена о том, что к 1992-му году не станет Советской власти. И самое печальное — пророчество-то, похоже, сбывалось. Беспокойно стало на улицах. Очереди вздулись до невероятных размеров, всё, что могло исчезнуть из продажи, — исчезло. Но по-настоящему жутко сделалось мне в какой-то общенародный праздник, когда к вечеру набережную и Аллею Героев заполонила злобная трезвая толпа. Такого я не видел ни разу. Апокалиптическое зрелище.