Читаем Пневматическая история полностью

Пневматическая история

Лёша, насколько я мог судить, принадлежал именно к этой разновидности. Вообще примечательная личность: дылда под метр девяносто (интересно, сколько это будет в квадратах?), на редкость нервный и мнительный. Очень боялся, что вызовет его редактор — а он выпивши! Судорожно зажёвывал водку лавровым листом.

А я смотрю — ничего понять не могу: тараканы из стола исчезли. Как выяснилось, перешли маршем в стол «Молодого ленинца» — тремя колоннами, с развёрнутыми знамёнами и барабанным боем. Причиной явился вскрытый пакет лаврушки, обнаруженный мною в выдвижном ящике, где хранились клише многоразового использования. Выходит, не врут повара: тараканы и впрямь не любят этой специи. Наравне с огуречными очистками.

Потом напарник мой упростил технологию: как затребуют его наверх, быстренько смазывал зубы лавровым маслом. Но пробка в пузырьке, видимо, была пригнана неплотно, и прусаки в наш стол так и не вернулись.

Вряд ли Александр Николаевич скажет мне спасибо за такого протеже, однако выбирать не приходится.

А хуже всего, что с корректорами у Лёши отношения особо напряжённые. Проскочила однажды в номере ошибка. Кто виноват? Выпускающий говорит: корректоры. Корректоры говорят: выпускающий.

Серьёзная выдалась свара. Напарнику шили самочинную правку — ещё и после подписи. А корректоры, надо сказать, отбыв смену, все оттиски каждый раз сворачивают в тугой рулончик, проставляют на нём дату и хранят у себя на антресолях. И вот лезут они в эту свою бумажную поленницу, находят полосу, а там… Короче, прав выпускающий. Есть пометка.

И приходит ко мне делегация из корректорской.

— Гера… — шепчут, опасливо озираясь. — А не могло так случиться, что он сделал дубликат ключа, проник к нам ночью, достал оттиск — и сам внёс правку?

Не выдержал я — заржал.

Обиделись.

* * *

Долго уговаривать Лёшу не пришлось, и вскоре я вернулся в секретариат, где наконец-то застал Гургена. Сердчишко ёкнуло, однако, представьте, скорее радостно, чем испуганно.

Вид у Гургена Бейбутовича был самый что ни на есть праздничный. Я бы даже сказал, победно-снисходительный. Привольно развалясь в кресле-вертушке, ветреный замответсек неспешно затягивался кубинской сигаретой «лигерос» (она же «смерть под парусом») — других он не курил.

Воля ваша, но человек, подавший с перепугу на расчёт, смотрелся бы несколько иначе.

— Уломал? — понимающе осведомился он.

— Угу… — отозвался я, тоже присаживаясь и закуривая.

— Обоих?

— Угу…

— Ох намается Санёк с Лёхой… — ухмыльнулся Гурген.

— Слушай, — сказал я. — А ты-то с чего вдруг?

— Так… Обстоятельства…

И я наконец рискнул:

— Гурген! Ты патрон сегодня из ящика вынимал?

Он выпрямился и тычком погасил свой «лигерос» в пепельнице. Благодушная расслабленность исчезла. Ухмылки — как не бывало.

Значит, вынимал.

Глава 5. ЭЗОТЕРИЧЕСКАЯ

Поговорить с глазу на глаз в секретариате не получилось — заявился художник. Дверь в мастерскую он, правда, за собой прикрыл, однако хлипкая фанерная мембрана скорее усиливала звуки, нежели приглушала. Гурген звякнул в цех, удостоверился, что номер ожидается относительно простенький, сообщил Лёше, где нас в случае чего искать, и уволок меня в забегаловку по соседству.

— По-прежнему не пьёшь?

— По-прежнему…

Столик в дальнем темноватом углу был свободен. Там и расположились. Гурген взял соточку, я — стакан томатного.

— Рассказывай давай, — потребовал он, понизив голос. — Всё прочёл?

— Н-нет… Только про царя-мученика…

— А остальное?

— Что… остальное?.. — еле выговорил я.

Словно испытывая моё терпение, он выцедил неспешно граммов пятьдесят и уставил на меня загадочно мерцающие глаза.

— Так может лучше тебе и не знать?

Я схватил свой стакан — и томатного сока не стало.

— Гурген! — просипел я. — Ты понимаешь вообще, что нам хана?

— Почему? Кому-то ещё показал?