Пневматическая история

Но тут… То, что поначалу представилось мне россыпью чудовищных ошибок, при ближайшем рассмотрении таковым не оказалось. Не веря происходящему, я проглядел «Царя-мученика» с начала до конца, с заголовка до фамилии автора. Вполне осознанная контра. Антисоветчина в чистом виде. А автором её, представьте, значился наш закодированный замредактора…

Зазвонил телефон. Я вздрогнул.

— Колдыряете там, что ли, с Гургеном? — пробурчал в трубку Миша. — Последнюю полосу кто подписывать будет? Я, что ли, буду?

Кое-как одолев хрипоту в горле, ответил:

— Шли сюда… Здесь подпишу…

На сей раз труба булькала, бормотала и выла особенно долго. Наконец в фанерном ящике грохнуло. Достал полосу, дрогнувшей рукой оставил автограф и понёс сначала на девятый корректорам, потом дежурному.

— Слава КПСС! — вскричал тот. — И года не прошло… — Потом пригляделся ко мне повнимательней. — Э! С тобой всё в порядке?

— Устал…

— Понимаю, — кивнул он, наскоро сверяя последнюю правку. — Давненько у нас такой запарки не было… А что стряслось-то?

— Да всё сразу, — сказал я и возвратился в секретариат.

Провокация. Других вариантов нет. Провокация…

Чья?!

Но мышление уже отключилось. Праздные вопросы разбежались в испуге по извилинам и где-то там прижухли, уступив место главному и единственному: как теперь быть-то? Быть-то теперь как?! Куда деть?!

Отдать начальству, честно обо всём рассказав? А оно возьмёт да и стукнет в госбезопасность… Не может не стукнуть — обязано! «Царь-мученик…» Дело-то серьёзное: либо на тюремный срок тянет, либо на психушку. Ох, не оказаться бы главным подозреваемым…

А что? Вполне вероятно. Кто бы ещё такое отчинил? Выпускающий, беспартийный, склонен к дурацким шуточкам, владеет любым оборудованием в наборном цехе, вполне способен сверстать полосу самостоятельно… Хотя… Линотип! Линотипом-то я не владею — клавиатура не та: строчные отдельно, прописные отдельно…

Выбросить? Сжечь?.. А вдруг неизвестные провокаторы именно на это и рассчитывают? Уничтожил улику — стало быть, и сам причастен.

Тогда, может быть, просто отдать без пояснений? Так, мол, и так, пришла по почте старая подписная, я в неё даже и не заглядывал… Ну да, не заглядывал! А отпечатки пальцев чьи? Чёткие! Типографские!.. Да и Миша молчать не станет… И Валя Ивановна…

И я снова склонился над столом. Подпись у меня простенькая, закорючкой, что, говорят, свидетельствует об отсутствии самолюбия. Не знаю, правда это или нет, но подделать её — раз плюнуть! Так моя или не моя? А чёрт её знает… Вот вёрстка — точно наша. После трёх лет работы в наборном достаточно одного взгляда, чтобы, скажем, отличить полосу «Средней Волги» от полосы «Ленинца» или «Вечёрки». Да что там вёрстка! Вот же, чёрным по белому тиснуто в правом верхнем углу: «Средняя Волга»! Подписи, печати…

Да, но почему рубрики выключены не в ту сторону?..

В дверь постучали.

— Гер, я этаж закрываю. Ты домой идти собираешься, или как? Первый час, между прочим…

— Сейчас-сейчас!.. — Я заметался по секретариату и не нашёл ничего лучшего, как снова засунуть бумагу в патрон и поместить его в приёмный ящик. Завтра утром придёт Гурген… И станет моя проблема его проблемой.

Да! Гурген и только Гурген! Вот единственный человек, который, может выкрутиться из любой хренотени, не ставя при этом в известность ни начальство, ни компетентные органы. Глядишь, ещё и подскажет, как жить дальше с такой нечаянной радостью…

* * *

В каком-то смысле Гурген мой учитель. Нет, я не про азы ремесла. Типографской кабалистике и заклинаниям меня учили всем миром. То бишь цехом. Вскоре я возгордился: брезговал такими метрическими величинами, как сантиметр и миллиметр, признавая лишь квадраты и пункты, а вместо «с четвертью» неизменно говорил «с цицером».

Квадрат, да будет вам известно, состоит из сорока восьми пунктов и равен примерно восемнадцати миллиметрам. С юных лет я довольно часто слышал выражение «сделал квадратные глаза», но, лишь осев в наборном цехе, впервые заподозрил, что речь, возможно, идёт не столько об очертаниях глаз, сколько о степени их вытаращенности.

Первый раз я увидел Гургена, когда по ходу ознакомления с производством привели меня на третий этаж.

Клацнула дюралевая дверь, и в наборный цех ворвался некто стремительный в сером костюме. Узкое с выдающимся носом лицо — явно кавказской национальности. В левой руке ворвавшегося сиял строкомер. Или, как предпочитают выражаться педанты, строкометрическая линейка.

— Опять Филипповна Ваньку валяет? — взмыл молодой насмешливый голос.

Суровая Филипповна насупилась, хотела, видать, огрызнуться, но полы серого пиджака уже просвистали между талерами, и стремительный пришелец очутился перед первой полосой.

— Ну? — с вызовом осведомился он.

— Чего «ну»-то, чего «ну»? — заворчала Филиповна, однако чувствовалось, что раздражение её напускное. — Когда макеты рисовать научитесь? Двадцать строк хвоста! Куда мне их деть? В карман тебе, что ли?