Пневматическая история

— Филипповна, не журись! — победно прозвенело в ответ — и двадцать строк хвоста, сиротливо притулившиеся рядом с железной рамой, обрушились с грохотом в деревянный ящик, специально предназначенный для подобных отходов.

— Ты что творишь?! Это ж ТАССовский матерьял!

— Да и нехай! — бесшабашно отозвался тот. — Не заметят!

Лихо вычеркнул в бумажной гранке три абзаца и накинулся вдруг на Филипповну:

— Кто партбилетом рискует: ты или я?

Та лишь сморщила губы и покрутила головой — не то одобрительно, не то осуждающе.

Снова клацнул дюраль — и видение сгинуло.

— Кто это?.. — хотел спросить я, но не посмел.

Мой провожатый, как мне показалось, тоже малость смешался.

— Твой будущий начальник, — сдержанно сообщил он. — Заместитель ответственного секретаря. Гурген Бейбутович.

Я смотрел на металлическую дверь и начинал уже кое-что понимать в типографском деле.

* * *

Гурген Бейбутович. Мать русская, отец армянин. Внешность, как сказано выше, чисто национальная. Армянского языка не знает — так, от силы десяток слов. Душа — славянская.

При столь неудачном раскладе ничего не стоит огрести трагическую судьбу: русские принимают тебя за армянина, армяне — за русского.

Ничуть не бывало! Этот неунывающий озорник всюду сходил за своего.

Помню, как наш ответственный секретарь, услышав от своего заместителя нечто не в меру интернациональное, гневно просиял на него очками:

— Ты же русский человек, Гурген! Как ты можешь?!

А позже, во времена перестройки, ездил он по воинским частям и что-то там скупал (кажется, газетную бумагу — что ещё можно купить в воинской части?). Встречает его на КПП толстенький прапорщик. Смотрит с интересом.

— Армянин?

— Армянин.

Подписывают договор. Прапорщик, воздевши перст, изрекает мудро и назидательно:

— Если мы, армяне, не обуем этих русских, то кто их обует!

Работать с ним было весело.

Скажем, так: тёмная ночь. Только ветер свистит в проводах. Звонок:

— Гер, у тебя там заголовок на первой: «С месячной задержкой».

— Ну?

— Поставь рубрику: «Медики сообщают».

— Сделаем…

— Ты что, с ума стряхнулся?! Я шучу…

— Гурген, какие шутки? Второй час ночи…

Сократил он однажды речь генсека. На целый абзац. Уж на что я ко всему привыкший — и то оробел.

— Гурген… Ты ж вроде коммунист…

— А кто не коммунист?

— Я не коммунист.

— Ну и дурак!

* * *

Тёплый майский вечер. Хотя какой там вечер! Ночь давно. Пришибленный, я брёл по пустым полутёмным улочкам и старался ни о чём не думать. Думалось, однако.

Агенты империализма (сто процентов) отпадают…

Тогда кто? Свои? Завербованные? Извините, не поверю. Во-первых, я всех их знаю. Нормальные советские люди! Во-вторых, набрать, сверстать и тиснуть такое у нас в цехе? Незаметно? Тайком от выпускающего? Расскажите кому другому!..

Может, сама госбезопасность и провоцирует? Предположим, имеется у них где-нибудь в глубоком подвале своя типография…

Меня пошатнуло. Я уже не был уверен, удастся ли мне добраться до дома не задержанным.

Не удалось.

— Здравствуйте! Ваши документы?

Сердце оборвалось. Обернулся. Милиция. Двое.

Достал корочки, протянул. Один принял, раскрыл, хмыкнул, передал другому.

— Что ж, вы, Георгий Егорович? — упрекнул тот, возвращая мне удостоверение. — Сами в газете работаете, а сами вон выпивши…

Слава те господи!

— Да я вообще непьющий!

— А идёте как пьяный.

— Работа такая…

Глава 4. КАДРОВЫЕ ПЕРЕСТАНОВКИ

Следующий день у меня был свободный. Отсыпной. Проснулся в десятом часу — дома никого. Жена — на работе, сын — в школе.

Тудыть твою растудыть! Не дай бог влететь под политическую статью — что с семьёй будет? Мысли лезли — одна нелепее другой, и каждая прошибала ознобом.

И знаешь ведь, знаешь, что не станет такая серьёзная контора, как КГБ, размениваться на мелкую сошку вроде меня, а всё равно жуть берёт.

Может, кого покрупнее подставляют? Редактора? Замредактора?..

А времена-то на дворе неясные, невразумительные. За три года померло три Генеральных Секретаря, и каждый из них рулил по-своему.

Один раскрутит гайки, другой закрутит.

Недавно хоронили очередного. И, разумеется, в мою смену.

Первая полоса в толстенной траурной рамке из шестнадцатипунктовых линеек. Верстает её метранпаж Валера. За его плечом, ревниво сопя, наблюдает за процессом метранпаж Миша (свободная минута выпала). А следует заметить, что метранпажи — причём все поголовно! — ревнивы, как Иегова. Случая ещё не было, чтобы кто-нибудь из них одобрил работу коллеги полностью.

В данном случае придраться вроде не к чему. Но сказать что-то надо — и Миша замечает ворчливо:

— Слышь… У нас ведь таких линеек больше отливать не будут, машина сломалась… Ты рамку-то потом не выбрасывай — пригодится… Кто там следующий? Как его? Горбачёв, что ли?

И всё это, обратите внимание, без тени юмора, на полном серьёзе. Какие тут шутки — профессиональный разговор!

Горбачёв… Знать бы ещё, кто он такой этот Горбачёв и чего от него ждать. Репрессий? Реабилитаций? Кто-то, помнится, говорил, что и сам он родом из КГБ. Плохо…

* * *

К полудню я не выдержал, отважился сходить на разведку. В Дом Печати. К Гургену.