По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

На металитературном уровне «маркеры инаковости», несомненно, соотносятся с вопросом творчества. Фигуры-двойники, фигуры-«противовесы» к главным героям описываются в терминах, отсылающих к национальным стереотипам, – и через них к самому дьяволу. Однако в использовании акцентов и национальных стереотипов у По, Бодлера и Достоевского явно заложено больше, чем обыкновенная «демонизация» или высмеивание «чужого». Эти маркеры лежат в основе описания героев и целых систем персонажей; более того, они глубинно связаны с представлениями об искусстве и творчестве, что ярче всего демонстрируют три уже упоминавшихся прозаических произведения: «Черт на колокольне» (1839), «Фанфарло» (1847) и «Неточка Незванова» (1849).

Неслучайно у Эдгара По черт предстает скрипачом и танцором, вторгающимся в мирную обывательскую жизнь идеальной деревни: в рассказе «Черт на колокольне» (1839) комизм ломаной голландско-немецко-английской речи и незыблемых германских нравов обитателей Вондервоттеймиттиса сталкивается с молчаливой демонической фигурой, соотносимой с другими национальными стереотипами: играющий на скрипке представляет собой нечто среднее между французским учителем танцев и ирландским скрипачом (в описании персонажа «papillotes», «chapeau-de-bras», «chassez», «balancez», «pirouettes» и «pas-de-zéphir» сменяются мотивами «Judy O’Flannagan», «Paddy O’Raferty»[447]). Даже в рамках традиционного политического прочтения рассказа как пародии на первого американского президента не англосаксонского происхождения (Мартина Ван Бюрена)[448] франко-ирландская альтернатива является проблематичной. Тот факт, что в момент публикации рассказа По исследует свое генеалогическое древо и устанавливает свои преимущественно ирландские корни[449], указывает на родство демонической фигуры не столько с политической платформой вигов, сколько с фигурой самого писателя. Таким образом, политическое истолкование переходит в творческое и метапоэтическое прочтение, которое, кажется, также выходит за рамки чистого антагонизма с Вашингтоном Ирвингом и созданным им идеальным миром голландских поселенцев[450]. Высмеивание германского акцента и уклада жизни можно связать и с нежеланием быть причисленным к «германизму» в литературе, которое По заявляет в том же 1839 г. в предисловии к «Гротескам и арабескам» (6 декабря 1839):

Признаем на мгновение, что представленные здесь фантазии действительно германские или какие хотите. Но ведь «германизм» нынче «в фарватере». Завтра я смогу быть чем угодно, кроме германиста, как вчера я был чем угодно иным. И все же все эти вещи составляют одну книгу….Если во многих моих произведениях темой был ужас, я утверждаю, что ужас происходит не из Германии, а из глубины души, и что я вывел этот ужас из его законных источников и довел его лишь до законных результатов[451].