Читаем По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения полностью

Сравнительный анализ мотивов – одна из интереснейших областей литературоведения, прежде всего исследований имагологического потенциала художественного творчества. Он особенно плодотворен, когда мы имеем дело с изучением творчества авторов, которых мы можем отнести к европейскому модерну. Концепция и понятие модерна, существующие уже более трех десятилетий, используются в понятийном инструментарии литературоведения и герменевтики, ориентированных на историю культуры, а сама литература понимается как зеркало культуры. Они являются средоточием эпистемологических критериев для направлений, течений, художественных форм, относимых к искусству Нового времени и этому искусству релевантных. Понятие модерна применимо к 220-летней истории европейской литературы, которая начинается с романа И.В. Гёте «Страдания молодого Вертера» (1774), до 90-х гг. ХХ века. Оно гармонично сочетается с привычными названиями направлений и течений, прочно вошедших в науку: сентиментализм, «буря и натиск», романтизм, символизм, эстетизм, авангардистские течения ХХ века во всем их многообразии. По отношению к ним понятие модерна – важнейший элемент диалектики общего и особенного. В понятии модерна объединяются художественные эпохи, рожденные субъективизмом и развивающиеся в его русле, а созданные в этих рамках произведения представляют собой множество ответов субъекта на вызовы бытия, где мы замечаем экспериментальную трансформацию домодернистской эстетической реальности[543]. Одна из важнейших и имманентных черт литературы европейского модерна на всех его стадиях без исключения – это ее экспериментальность, которая выражается прежде всего в трансформации мотивов, образов и структур, полученных модерном в наследство от предшествующих ему литературных эпох. Мифологические образы, всегда обслуживавшие литературу, здесь, конечно, не составляют исключения, и они часто становятся необходимым элементом имагинативной текстуальности модернистской литературы, которую Сильвио Вьетта в своей трансцендентальной теории текста определил как текстуальность, «где в выразительных функциях текста доминирует имагинация (фантазия/воображение)»[544].

Свою значимость как продуктивной способности человеческой субъективности воображение и фантазия получают в философии, эстетике и теории искусства как раз в самом начале модерна, становясь защитой художника от непомерных притязаний разума и теологии, пытавшихся править на суверенном поле искусства. В раннем модерне и романтизме воображение и фантазия были гарантией понимания искусства как самостоятельной, автономной формы человеческой деятельности. Работа модернистов над мифом и мифологическими образами выглядит как их субъективация, имеющая амбивалентную природу. С одной стороны, это сопротивление абсолютизму действительности, с другой – она показывает возможные катастрофы, возникающие из-за абсолютизации субъективности в ее притязаниях на всевластие.

В этой работе над мифом зооморфные мифологические образы, архаические по своему происхождению, выполняют функцию, которая необходима не только для создания эффекта остранения, но и для перестройки структуры произведения в деконструктивном плане. Змеи, птицы, говорящие животные, составляющие значительную часть арсенала мифологической архаики и принимающие участие в мифических превращениях, присутствуют в домодернистских сюжетах; последние же – объекты модернистских трансформаций. Раннемодернистская повествовательная техника – и это фундаментальным образом отличает ее от домодернистских сказок и мифов, – как указывает Вьетта, «само чудесное вводит как возможную проекцию воображения фигур. Следовательно, оно не прямо погружает читателя, а дает ему вместе с протагонистами осознанно перейти из одного мира в другой мир – мир фантазии»[545].

Три писателя, указанные в названии данной главы, – бесспорные представители модерна. Творчество Жан Поля (1763 – 1825) – одно из наиболее ярких в немецкой литературе явлений как раннего, так и близкого к романтизму модерна. Излишне говорить, что творчество Эдгара Аллана По (1809 – 1849) – квинтэссенция романтизма. Фридрих Ницше (1844 – 1900) со своей модернистской экспериментальной философией и деконструктивистской поэзией воплощает имманентную модерну тенденцию критики самого феномена модерна, которая проявляется как неприятие разбухшего субъективизма, метафизики и растворения субъекта в трансцендированном чувстве, как решительное стремление к преодолению романтизма и декаданса. Критика Ницше распространялась также на первых двух вышеназванных писателей.

Отличительной чертой всех форм модернистской текстуальности, как отмечает Вьетта, является обязательное присутствие в них перспективы рефлексии, что определяет модернистское искусство как порождение человеческой субъективности[546].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научное приложение

По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения
По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.

Александра Павловна Уракова , Александра Уракова , Коллектив авторов , Сергей Леонидович Фокин , Сергей Фокин

Литературоведение / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное