По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Влияние французской культуры на протяжении всей жизни сопровождало «труды и дни» Урусова, вошло в плоть и кровь его творческой натуры. В семье, происходившей из древнего княжеского рода, царил культ французского языка, с детства ставшего для него «совершенно родным наречием, что повлекло впоследствии за собою сильное влияние французской литературы и идей, преобладавших в… воспитании»[766]. Как свидетельствовал сам Урусов в неопубликованных воспоминаниях, «с молодых ногтей он был поклонником XVI века, Раблэ и позднейших представителей “esprit gaulois”»[767]. «Жак Казанова и его сверстники XVIII века, гениальный Дидро, Руссо в его исповедях» были его «любимыми забавами»[768]. Под непосредственным влиянием идей французского либертинажа в его воспитании рано возобладал эротико-эстетический уклон, «изысканная утонченная чувственность – чувственность упоенного созерцания тела»[769]. Впоследствии именно культ слова и культ пластической формы станут отличительными свойствами его творческого темперамента. «В нем удивительно сочетались, – вспоминал С.А. Андреевский, – обожание жизни и отрицание Бога, восхищение природой и равнодушие к смерти. Все друзья окрестили его “эллином” – редкостным мудрецом, любившим с детским доверием “радости бытия”»[770]. Необыкновенные ораторские способности и мастерство живой речи Урусова (по свидетельству К. Бальмонта, «когда он говорил, в слушателе возникало чувство ритмичности»[771]) предопределили выбор адвокатского поприща, на котором он добился замечательных успехов[772]. На счету князя немало выигранных громких дел (в том числе триумфальное участие в так называемом «нечаевском» процессе, за которое он поплатился длительной ссылкой и опалой), однако службу и профессию он не считал главным призванием. Свои творческие силы он сначала сосредотачивает на театральной критике, выступая в газетной прессе с целой серией живо написанных сценических портретов знаменитых актеров московского Малого театра. Уже в этих фельетонах Урусов сформулировал программную концепцию «аналитической критики», органично сочетавшую присущий его мировоззрению «упрямый научный позитивизм» с «преклонением перед красотою во всех ее формах»[773]. В театральных фельетонах отчетливо просматривается фирменный «метод» Урусова-аналитика, уделявшего пристальное внимание фактам истории и материальной культуры, включавшего элементы литературного портрета и анализ сценической техники выдающихся русских актеров и актрис (Г.Н. Федотовой, Н.А. Никулиной, С.В. Шумского, П.М. Садовского, П.А. Стрепетовой), призванный, по его мысли, противостоять инерции культурного забвения, когда от человека остается безликий «общий тип». Такой анализ квалифицируется самим критиком как «опыт сценического комментария»[774]. Все эти факты, говорящие о пристрастии критика к материальной, «вещной» стороне театрального процесса, еще более очевидно отразятся в его неослабевающем интересе к французской литературе.

Урусова по праву можно считать одним из первых в России знатоков и пропагандистов новейшей французской «декадентской» литературы и эстетики. Многолетняя переписка и дружба с Ж. – К. Гюисмансом, А. Сеаром и Л. Блуа способствовали непосредственному участию Урусова в литературной жизни Франции. Его заметки о русских и французских писателях на протяжении 1890-х гг. публиковались на страницах журнала «La Plume» («Перо»), центрального органа парижских символистов. Через посредство французских друзей Урусову удалось собрать коллекцию автографов писем Флобера, Бодлера, П. Верлена, Э. Золя, Г. де Мопассана, Ш. Леконта де Лиля, И. Тэна[775]. Не позднее осени 1879 г. по инициативе князя стали проводиться «флоберовские вечера», в 1880-х вовлекшие в свой круг таких постоянных участников, как С.А. Андреевский, А.Н. Плещеев, В.Д. Спасович, И.И. Ясинский, М.А. Кавос, Д.А. Коропчевский, В.И. Бибиков, Д.С. Мережковский[776]. Прочитанные там доклады Урусова о Флобере[777] (основная часть материалов хранится в парижской библиотеке музея Карнавале) сыграли важную роль в освоении его наследия в России. Однако Флобер не был единственной «большой любовью» князя Урусова. По праву это чувство с ним делил другой гений французской литературы – Шарль Бодлер.