Читаем По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения полностью

В том, что касается немецкой цивилизации, у меня всегда было ощущение упадка. Однако знакомство с чем-то идущим к упадку часто заставляло меня быть несправедливым по отношению ко всей европейской цивилизации.

…Стиль декаданса у Вагнера: каждое выражение становится независимым, субординация и координация зависят только от случая[857].

Я остановлюсь на этот раз лишь на вопросе стиля. – Через что дает о себе знать всякий литературный декаданс? Через то, что жизнь не живет более в целом. Слово становится суверенным и выпрыгивает из фразы – фраза растет и затемняет смысл страницы – фраза живет за счет целого, целое перестает быть таковым[858].

Благодаря интуиции Бурже Ницше понимает, что истинное лицо декаданса в атомизации и фрагментации стиля: сходным образом «запоздалые» общества подрываются из-за торжества индивидуализма, который разбивает тотальность Gemeinschaft. Тем не менее в истоках такой динамики декаданса лежат также несколько замечаний Бодлера, который в «Новых заметках об Эдгаре По» не соглашался соотносить литературу с понятием декаданса, с идеей того, что литература подобна индивиду, проходящему через детство, отрочество, юность, зрелость и, наконец, старость. Вместе с тем в одном из текстов 1855 г. мы находим размышление о нациях, где они определяются как «огромные коллективные существа», которые могут впадать в спячку, довольствуясь приобретенными богатствами и переживая впоследствии распад своей утонченной цивилизации. Действительно, Бодлер пишет:

Нередко бывает, что те же самые принципы, которые явились источником силы и взлета нации, приводят их к упадку, в особенности когда принципы эти утрачивают сотворивший их победный пыл и становятся для большинства чем-то вроде рутины[859].

Возвращаясь к Ницше, можно предположить, что Космополис представляет собой вид высшего сообщества, которое является альтернативным в отношении разрушающихся оснований современных обществ.

Итак, конфронтация с декадансом становится принципиальным фактором в эволюции мысли позднего Ницше, это – одна из острейших его концепций. Известно, что благодаря чтению, с одной стороны, писателей французских, с другой – русских, в частности Достоевского, немецкий философ существенно расширяет свое понимание пессимизма и нигилизма. Открытие русского писателя в Ницце зимой 1886/1887 гг. Ницше изображает в виде ряда идеализированных, «фатальных» ходов, которыми философ любил обрамлять свои интеллектуальные потрясения. После беглого упоминания Достоевского в письме к Францу Овербеку от 12 февраля 1887 г. уже 23 числа он описывает тому же адресату свою новую интеллектуальную привязанность:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научное приложение

По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения
По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.

Александра Павловна Уракова , Александра Уракова , Коллектив авторов , Сергей Леонидович Фокин , Сергей Фокин

Литературоведение / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное