По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Victoroff T. L’émigration, lieu de rencontres culturelles: le Studio franco-russe, «tribune libre» des années 1930 // Colloque «Les Premières Rencontres de l’Institut européen Est-Ouest». Lyon, ENS LSH, 2 – 4 décembre 2004. http://russie-europe.ens-lsh.fr/article.php3?id_article=58.

Wanner A. Baudelaire in Russia. Gainesville, 1996.

Часть IV Между вымыслами и домыслами

По, Бодлер, Достоевский: «Опасные связи» в свете теории декаданса позднего Ницше

Андреа Скеллино

Париж – это настоящий океан. Бросайте в него лот, и все же глубины его вам не измерить.

Оноре де Бальзак. «Отец Горио» (1835)

Сквозь косой свет декаданса мысль Ницше часто направлена на идеальное укоренение, на некую принадлежность, которая выходит за рамки самых очевидных критериев классификации духа. Эта духовная родина философа есть не что иное, как «космополис декаданса», принадлежность к которому ставил себе в заслугу Ницше: он никогда не отождествляется с той или иной страной, но зачастую приобретает, вплоть до ряда деталей, контуры Франции или, точнее, Парижа[843]. В «Ecce Homo» Ницше, с типичным для своих последних размышлений ходом мысли, противопоставляет этот дух немецкой слепоте:

У артиста нет в Европе отечества, кроме Парижа; délicatesse всех пяти художественных чувств, которую предполагает искусство Вагнера, чутье nuances, психологическую болезненность – все это можно найти только в Париже. Нигде больше нет этой страсти в вопросах формы, этой серьезности в mise en scène – это парижская серьезность par excellence. В Германии не имеют ни малейшего представления о колоссальных амбициях, живущих в душе парижского художника[844].

Характерно, что эти несколько строк на немецком соскальзывают на язык космополиса: слова «décadence», «délicatesse», «nuances», «mise en scène» и «excellence» написаны в тексте Ницше по-французски. В письме к Мальвиде фон Майзенбуг, говоря о «Казусе Вагнера», он рекомендует читать свое произведение на французском: «его намного легче перевести на французский, чем на немецкий»[845], – добавляет он.

Согласно Ницше, Бодлер с его амбивалентностью входит в ряд великих парижских умов, романтиков второго поколения: даже больше, чем Делакруа или Берлиоз, он является «первым разумным приверженцем Вагнера», единственным, кто способен сравниться с проблемой, с «неврозом» Вагнера. Бодлер, «кто первым понял Делакруа, этот типический décadent, в ком опознало себя целое поколение артистов»[846], собирает в себе все противоречия, все сложности парижского интеллектуала середины XIX века, находящегося, по мнению Ницше, на самой грани грядущих метафизических потрясений. Этих скрытых родственных связей, которые сплетает философ под неспокойными небесами европейского упадка, не понять, если не принять во внимание, что все эти артисты принадлежат к новой, небывалой географии духа.

Так называемая школа европейского вкуса, столь дорогая Ницше, превосходно рассмотрена в работах видного германиста М. Монтинари, который стал основателем «Nietzsche Forschung» и совместно с Д. Колли был издателем полного комментированного собрания сочинений немецкого мыслителя. Речь идет о своего рода идеальном сообществе, каковое исследователь предлагает соотносить с понятием «Космополиса». В статье 1987 г., озаглавленной «Задачи ницшевских исследований сегодня: конфронтация Ницше с французской литературой XIX века»[847], Монтинари обозначает одну из этих задач и напоминает слова Ницше из письма к Петеру Гасту от 6 декабря 1885 г.:

Хорошенько поразмыслите о прекрасном концепте «Ниццы» (название греческого происхождения, указывающее на победу) – вот он «Космополис», если таковой есть в Европе. Мы здесь ближе к рафинированному французскому духу (рядом со мной новый том современной психологии Поля Бурже), хотя его никогда не бывает вдоволь[848].