По древнегреческому сценарию

Я бывал счастлив только когда болел. Может быть, поэтому я болел часто. Тогда мама забывала все, что не имело ко мне отношения. Она мерила мне температуру, прикладывала ко лбу влажные полотенца, ставила компрессы, уговаривала поесть, пичкала таблетками и читала вслух книги.

Болеть было для меня привычно. По рассказам мамы, я начал болеть еще до появления на свет. Дело в том, что до меня родилось еще трое детей. Первый, Алеша, умер, когда ему был всего год. Таня умерла, когда ей исполнилось полгода. Дольше всех прожил Боря — целых полтора года. Алеша умер от туберкулеза — заразился от отца. Таня родилась крепкой и горластой. Ее назвали в честь бабки Татьяны, отцовской бабушки — она была вылитая прабабка. Когда мама пошла в баню, к отцу зашел сосед, они сели играть в шахматы, и Танюшка на свою беду расплакалась. Отец поставил ее кроватку слева от себя, покачивая кроватку-качалку и продолжая играть в шахматы. Таня вскоре уснула. Из окна, которое было слева от стола, дуло. В результате — круппозное воспаление легких, и через две недели Тани не стало. Боря родился с гемофилией. Его пытались спасти. Ему нужны были фрукты, их доставали — отец, благодаря своему обаянию и дружеским связям, добывал сухофрукты, варенья и компоты, но все было напрасно.

Так что когда мама была беременна мной, отец уговорил ее избавиться от меня. Он раздобыл таблетки, провоцирующие выкидыш. Мама наглоталась этих таблеток, но я решил не покидать свой временный приют, покрутился, перевернулся и остался. Тогда отец уговорил маму сделать аборт. Был мягкий зимний день. Отец отвез маму на санях, в которые запряг станционного мерина Рыжика, в Ныду, где была больница, но она не пошла сразу к врачу, а решила навестить подругу, с которой давно не виделась. У подруги в кроватке лежал голубоглазый младенец одного года от роду. Он сучил пухлыми ножками, пускал пузыри и агукал.

Мама посмотрела на него, заплакала и прорыдала полтора часа. Выйдя от подруги, она сказала отцу, что аборт делать не будет, и они вернулись домой.

Я должен был родиться в августе, когда отец был в тундре. Связь была возможна только радиограммами. В августе отец дает радиограмму: «Кто родился?» Ответ: «Пока никто». То же в конце августа. То же в сентябре. За мамой как раз в тот год настойчиво ухаживал ее сослуживец — она работала в Ныде в районном зоотехническом отделе. Он был огненно-рыжий, и отец отправил радиограмму: «Он что у тебя, перекрашивается, что ли?» Наконец, мама дает радиограмму: «Родился мальчик, очень спокойный». Это было в начале октября. Вскоре установился санный путь, и отец вернулся в поселок.

Как только он вошел, я начал кричать. Я орал, синея от крика, отказываясь от еды, трое суток подряд. Вызванный из Ныды врач ничего не нашел и уехал. пожав плечами. Отец сказал маме:

— И вот это ты называешь «спокойный»?

Никто не понял того, что я знаю теперь: я знал, что отец хотел меня убить. И это знание всегда жило во мне на самом донышке моей любви к нему.

Так я вошел в мир: с отравленной печенью, с напряженкой в почках, с глубоко подсознательным пониманием, что я никому не нужен.

В два года я свободно говорил и не просто ходил — я бегал по комнатам, охваченный счастьем жизни. Но тут я заболел — сразу корью и воспалением легких. Врач поставил диагноз и сказал, что помочь нельзя, что я обречен. Но мама сделала невозможное. Я не знаю, как она боролась за меня, кажется, были у нее в голове какие-то народные рецепты. Или она вырывала меня из рук смерти своей энергией. Факт тот, что я выжил, но у меня отнялись ноги. Они висели как плети, и снова врач сказал, что с этим придется смириться. Но мама не смирилась. Кто-то сказал ей, что нужно по пять раз в день делать ванночки для ног из запаренной хвои, еловой и сосновой смолы и соли. Как она их делала, когда? Возможно, утром до работы. Потом бежала по льду на работу в Ныду. Прибегала в обед. И вечером через каждый час. Через месяц ноги ожили. Я заново учился ходить и говорить.

А в три года меня ударила в правый висок лошадь. Это был Рыжик, которого отпускали пощипать траву. Он забрел в наш двор, и тут соседка из другой половины дома сказала своей приятельнице, что нужно его прогнать.

Я был послушный мальчик, поэтому я взял прутик, подошел к Рыжику сзади и ударил его прутиком по левой задней ноге. Он подумал, что это овод, приподнял ногу и отмахнулся от предполагаемого овода, слегка задев меня по виску. Мама была дома — это случилось в воскресенье. Она схватила меня на руки, побежала к реке, столкнула лодку и гребла все четыре километра изо всех сил, положив меня на корме. Врач сказал, что если бы лошадь была подкована, если бы она ударила чуть сильнее или чуть левее, меня бы не спасли.

И снова мама заботилась обо мне, одаривая меня своей энергией. И снова я учился говорить, перезабыв почти все, что знал.

Прибавим к этому ангины, насморки, гриппы и т. п.