По дуге большого круга

Однажды, зайдя в каюту, Саможенов вручил Евгению Петровичу «Корабельный устав ВМФ» с дарственной надписью на память о «Минске» и буркнул:

– Давай, воспитывай смену.

Совсем недавно офицеры военно-морского факультета университета тоже подарили ему другой «Корабельный устав».

Но если на обложке первого изображен Герб СССР и титул «Министерство обороны СССР», то на втором – Герб России и титул «Министерство обороны Российской Федерации». Открываются тот и другой гимном и присягой, а вместо главы 3 «Политическая работа» в советском появились две новые – «Воспитательная работа» и «Правовая работа» в российском «Корабельном уставе».

Курсантская практика – это особый вид учебно-воспитательного процесса, где курсанты по-настоящему служат: несут вахты, исполняют свои обязанности от командиров боевого поста и выше.

В Индию курсанты должны были идти на учебном корабле «Бородино». Как начальнику штаба Евгению Петровичу пришлось покрутиться в предпоходовой подготовке. Самое интересное было получить тропическую форму одежды – шорты и рубашки с коротким рукавом – и это в январе. Как-то отказываешься понимать, что где-то там, за границей, сейчас температура свыше 40°С.

«Заграница» – даже Индия тех лет – для советского человека (а уж военно-морского офицера из СССР тем более) – это всегда ожидание всевозможных чудес, которые может дать, подарить, показать совсем иной мир.

И во многом подобные ожидания оправдывались. На исходе восьмидесятых годов прошлого века отряд кораблей Тихоокеанского флота участвовал в улаживании военного конфликта в Красном море. Во время выполнения боевой задачи (экипажи кораблей занимались разминированием фарватеров и конвоированием иностранных танкеров по этим фарватерам) наши корабли на несколько дней зашли в один из портов Объединенных Арабских Эмиратов для пополнения запасов воды и продовольствия. И вот, когда отряд вернулся из безусловно боевого похода, в редакции газеты «Боевая вахта» офицер-журналист А. Иванов, побывавший в том походе, отозвался об увиденном в порту ОАЭ одной феерической фразой:

– Ребята, я побывал в коммунизме!..

Но Индии, конечно, далеко до коммунизма. И в конечном порту назначения Кочи можно было насмотреться на нищету досыта.

Корабль стоял у причала торгового порта, перед ним на берегу желтела огромная куча серы. Сам город находился в нескольких километрах от нашей стоянки, и добираться до него надо было на утлых суденышках, которые предоставила принимающая сторона.

Утром, во время обхода корабля, Евгений Петрович замечал белобородого, в одной набедренной повязке и белоснежной чалме старика, сидящего перед кораблем ровненько, на аккуратной белой подстилке. Вечером на этой же подстилке он не менее аккуратно уже лежал. И каждый день этот индийский Ванька-встанька то сидел, то лежал. Когда он ел, когда вставал (и вставал ли?), так и осталось загадкой.

На берег Евгению Петровичу удалось сходить всего несколько раз, правда, военно-морской атташе, убедившись, что он может по-английски сносно беседовать на бытовые темы, выделил на целый день автомобиль, и Евгений Петрович с удовольствием побыл в качестве туриста, объездив в округе все, что можно. А вечерами и в остальные дни он оставался за старшего на корабле.

Дело в том, что командир похода, а с ним и несколько старших офицеров «вошли в штопор» после церемонии встречи на берегу, куда он так и не попал. Очень уж просили его остаться за старшего – в правах-то и звании равные были. Да он особенно и не переживал по поводу приемов – индийской экзотики он насмотрелся в свое время, когда передавал подводную лодку военно-морским силам Индии.

Но основная тяжесть похода пришлась на период схода на берег личного состава и курсантов. По незыблемым правилам – 4 курсанта (матроса) на одного офицера – надо было «провернуть» несколько сотен человек. У офицеров горели подметки и отваливались в буквальном смысле ноги.

А вечером – ЧП: один курсант не вернулся из увольнения на берег. Вся наша «верхушка» предавалась «загулу», а Евгений Петрович метался по палубе, встречая группу за группой. Ведь советская власть еще пульсировала, и случаи перебежки моряков (и не только) в зарубежные страны были известны, как были известны и следующие за этими случаями моральные ужасы, испытываемые «стрелочниками», по недосмотру которых случилась «политическая диффузия» отдельных граждан, а тем более военнослужащих. Авторитетные органы, в том числе и партийные комитеты, всегда находили «стрелочника», который «не предусмотрел, не доработал, не предвосхитил, проявил политическую близорукость», и делали все, чтобы не столько даже юридически, сколько морально-психологически уничтожить мнимого виновника.