По его правилам

Я развернула костюм. Плотные тёмно-синие штаны и красная толстовка без замка с капюшоном. Чистый, пахнет порошком для стирки. Мои голые ноги уже покрылись мурашками, и я решила не выпендриваться. Натянула штаны, подвернула их снизу и затянула шнурок на талии. Расстегнула и стащила вниз свою юбку. Потом натянула толстовку прямо поверх своей тоненькой водолазки. И хоть утонула в ней, однако сразу почувствовала себя намного уютнее и комфортнее.

Из кухни слышалась возня и поплыл дразнящий аромат. Я собрала волосы, заплела их в свободную косу и вернулась в кухню. Бахурин на пару секунд задержал на мне взгляд, оценив, видимо, как я утонула в его спортивном костюме. Я присела на тот же стул, на котором сидела до этого. Парень поставил две тарелки, положил рядом две вилки, досточку, хлеб и нож.

— Порежь пока, пожалуйста, — попросил.

Я сделала, как он сказал, потом смахнула крошки с доски в мусорное ведро и повесила её на крючок над раковиной. Было очень странное ощущение — вот так молча всё делать, почти не разговаривая и даже не глядя друг на друга. Ну, точнее, я искоса наблюдала, как Бахурин перемешивал в сковороде картошку, как открыл банку с огурцами и достал несколько штук, уложив на блюдце. Кажется, ему не привыкать готовить себе еду самому. Мне даже как-то стыдно стало, что я и хлеб-то не особо ровно порезала.

Дома мама почти не привлекала меня к делам на кухне. «Я сама. Так быстрее» — вот так она всегда говорила, когда я проявляла интерес. Мне вот восемнадцатый год, а я ни разу сама и суп не варила.

«Замуж выйдешь, наиграешься с кастрюлями».

После несколько раз оборванной инициативы мне уже и неинтересно стало. И правда, замуж выйду, тогда и научусь готовить. Хотя бабуля вот вареники и блины готовить научила.

Демид поставил на стол подставку, а сверху сковороду с дымящейся жареной картошкой и яйцами. Рот тут же затопило слюной, хоть я такое и не ем почти. Если буду увлекаться жареной картошкой, то стану как Лида Боровкова из 11-Б.

Парень положил себе из сковороды еду на тарелку, отломил хлеб от куска и принялся есть. Я тоже себе немного переложила, но как-то зависла, хоть и запах с ума сводил. Раз уж нам предстоит столько времени провести в замкнутом пространстве вдвоём, стоило спросить кое о чём, что меня тревожило.

— За что тебя поставили на учёт в милицию? — выпалила слишком уж резко.

Бахурин перестал жевать и поднял на меня глаза. Проглотил и абсолютно спокойно ответил:

— За групповое изнасилование, — и спокойно продолжил есть. — Батя — мент, так что отмазал от колонии. Остальные сели. Я хлопнула глазами и зависла. Он же… врёт? Смеётся надо мной? Или… почему тогда такой серьёзный?

— Дыши, Маркиза, я пошутил.

— Не смешно.

— Согласен, — Бахурин отложил вилку и снова внимательно посмотрел мне в глаза. — Злата, ты боишься меня, что ли?

— Тогда в подсобке ты меня испугал.

— Ты же сама меня достала. Я вроде как до этого просил по-нормальному.

Я почувствовала, как щёки сильно потеплели. Никогда не была мямлей, но вот именно сейчас не смогла выдержать прямого открытого взгляда парня, сидящего в метре через стол. Сейчас со стороны и правда виделось каким-то ненормальным его мной неприятие. Ну ответил холодно на линейке тогда, мало ли, может, настроения не было.

— Эм… — я опустила глаза в тарелку, — я… извини, ладно? И… спасибо, Демид. — Я всё же заставила себя снова посмотреть на парня. — За сегодня. И не только. И за то, что в первый день тогда вступился. А сегодня так вообще. Эти девочки… я с таким никогда не сталкивалась. А потом вообще так испугалась, когда стала проваливаться под лёд. И за ужин тоже спасибо. Вкусно.

Бахурин выслушал мою, наверное, первую примирительную речь с признанием собственных ошибок, абсолютно беспристрастно.

— Ну так ешь, если вкусно, — только и сказал. — Остыло уже.

И я принялась есть. Он пока тем временем встал, убрал свою тарелку в раковину и поставил на огонь чайник.

— Но ты по-прежнему хочешь знать, за что меня на учёт поставили? — спросил не оборачиваясь. И я даже не отвечала, когда он продолжил сам. — Мы с парнями угнали тачку у соседа, а ещё разбили витрину в магазине. Я этим уж точно не горжусь, оправдываться не стану, тем более оправдания эти будут звучать по-детски.

— А ты попробуй, — я взяла свою тарелку и тоже отнесла в мойку. Я хоть готовить и не умею, но вот вымыть посуду за обоими точно смогу.

И Бахурин рассказал и о брате, которым очень дорожит, но который оступился, а вот отец не стал помогать. И о том, как обозлился на отца, потому и учинил такой разбой. Чтобы того позлить и опозорить. Глупо, конечно, но и его понять можно. Поступок скверный, но теперь я знала, что он не бандит какой-то. Мне стало намного спокойнее.

— Говорю же, глупо всё это. И отмазка про отца глупая. Накосячил, этого не отнять.