— А что станет с их женами и дочерями, если они увидят фигуру обнаженной женщины, сидящей на корточках? — удивился Гарри. Он еще не осознал серьезности ситуации, в отличие от Ван дер Вельде:
— Напрасно ты шутишь, Гарри. Тебе эта статейка может стоить директорского поста.
— Оставь, Анри, — собака лает, ветер носит.
— Напрасно ты так легкомысленно относишься к этой статейке. За ней стоят твои враги и завистники.
Но Гарри все еще не врубился в ситуацию:
— А что, у меня есть враги и завистники?
— Перестань паясничать, — рассердился Анри. — Бьюсь об заклад, что это замечательное творение уже едет в Берлин к императору!
— Только не преувеличивай! Что, у императора нет других дел, кроме художественных выставок?
Петра
Ах, боже, как он был не прав! Император Вильгельм Второй терпеть не мог модерн в искусстве и только и ждал случая, чтобы что-нибудь запретить, а может быть, даже желал приструнить графа Гарри, который слишком много о себе вообразил. Хотя Вильгельм Второй уже много лет восседал на императорском троне, он все еще не забыл, как его покойный дядя Вильгельм Первый обхаживал и баловал этого щелкопера, который хорош собой и легок в движениях, тогда как бедный Вильгельм Второй, хотя и император, был неуклюж, криворук и кривошей.
Поэтому, насладившись троекратным чтением статьи из веймарской газеты, он с удовольствием поставил поперек ее текста свой приговор: «Гнать ногой под зад!» Всякому здравомыслящему человеку было ясно, что гнать надо было не знаменитого французского скульптора Родена, а своего зарвавшегося наглеца, осмелившегося представить благочестивой публике города Веймара рисунок обнаженной женщины, сидящей на корточках. Так что вернувшемуся из Индии эрцгерцогу ничего не осталось, как выгнать ногой под зад своего уже бывшего фаворита графа Гарри из созданного им музея. Не помогли ничьи просьбы и ходатайства и даже слезы любимицы эрцгерцога Элизабет Ницше. Он был неумолим.
Но увольнение с поста директора недостаточно выполняло приказ императора насчет ноги под зад, тем более что граф Гарри был финансово независим и жалованья не получал. Нужен был еще один пинок, более чувствительный, вроде плевка в лицо. Император был крут. Эрцгерцог не то чтобы его боялся, но слегка трепетал в предчувствии его гнева. А сомнения не было в том, что прусский посол в Веймаре детально докладывал императору обо всем происходившем при дворе эрцгерцога.
Плевок в лицо получился сам собой, когда во дворце эрцгерцога был устроен прием в честь благополучного возвращения его светлости из Индии, где он участвовал в опасной охоте на слонов. Эрцгерцог лично пожал каждому приглашенному на прием руку, и только когда к нему приблизился граф Гарри, демонстративно повернулся к тому спиной. Гарри на секунду онемел от такой несправедливой обиды, но быстро взял себя в руки и спокойно отошел к окну, будто просто проходил мимо его светлости, вовсе не рассчитывая на его рукопожатие. Маневр этот, конечно, никого не обманул — все, особенно враги и завистники, хорошо поняли, что произошло.
Простояв у окна несколько минут, Гарри не спеша покинул зал и спустился в сад по парадной лестнице. Убедившись, что никто из придворных его не видит, он быстрым шагом вышел на дворцовую площадь и, не взглянув на вереницу фиакров и карет, дожидавшихся окончания церемонии, отправился пешком по нарядной центральной улице. Накрапывал мелкий дождик, но Гарри это не замечал: по его лицу текли слезы — он оплакивал свою так нежданно-негаданно рухнувшую заветную мечту!
Элизабет