По эту сторону зла

Что ж, выход нашелся легко, тем более что, по мнению Лу, ложь не была зазорна, если обстоятельства заставляли солгать. Поэтому она с легкостью написала Фрейду короткую записку о своем неожиданном ночном сердечном приступе, из-за которого ей пришлось под утро принять снотворное. Она проснулась только в полдень — это была единственная правда, — и ужаснулась, что пропустила удовольствие от завтрака с ним. Записку она отправила с курьером и, не отказавшись побаловать себя кофе с пирожным, опять заснула — в ее возрасте столь бурная ночь любви требовала срочного восстановления сил.

Хоть Лу и Виктор не афишировали свой роман, все равно поползли слухи, да и зоркий глаз великого психолога заметил чрезмерную живость их профессиональных дискуссий. Так что у него появились серьезные основания для ревности, а он был ревнив — не сексуально, а профессионально. Тем более что красавец Тауск во всем напоминал ему другого красавца-предателя, Карла Юнга. Хотя Виктор не обладал существенным достоинством Юнга — быть единственным арийцем в психоаналитическом сообществе. Стройный, белокурый и голубоглазый Тауск был евреем, как и все другие.

Петра

Я вдруг почувствовала, что устала от бесчисленных романов моей героини — постоянная смена любовников возвращала ей молодость, но меня неверность Лу подавляла своим чудовищным однообразием. Каждая ее любовная интрига была точной копией предыдущей и последующей. Единственным исключением стал ее многолетний роман с Зигмундом Фрейдом — по легенде, она и его пыталась соблазнить, но он отказался, чтобы оставить идеальным их великий духовный брак. Он объяснил это ей в точности так, как она объясняла когда-то Карлу Андреасу свой отказ от сексуальных отношений с ним.

Кто знает, может в этом есть сермяжная правда?

Элизабет

Граф Гарри вернулся в Веймар из Берлина последним поездом. Было уже поздно идти в Архив к Элизабет, и он отложил визит на следующий день, предвидя неприятный разговор с упреками и слезами. Реальных причин для ссоры не было, но он за эти годы хорошо изучил свою верную союзницу и понимал, когда за нее говорит не она сама, а пасторская дочь, с детства затвердившая занудную отцовскую мораль. Даже удивительно, как Элизабет, усердно пропагандируя беспощадную идеологию своего великого брата, не могла принять ни одного поступка, соответствующего этой идеологии.

Все было, как Гарри и предвидел, отправляясь в Архив Ницше. Взбежав по лестнице наверх, он приоткрыл дверь в кабинет и осторожно заглянул. Элизабет стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, плечи ее вздрагивали. Он тихо постучал в дверь и кашлянул. Элизабет отпрянула от окна и резко обернулась — лицо ее было искажено гневом.

— Как ты мог со мной так поступить? — прорыдала она, простирая к нему руку, в которой было зажато то самое письмо.

— В чем дело, Лиззи? — невинно спросил он, делая шаг навстречу. — Что тебя так огорчило?

Она яростно швырнула письмо ему в лицо — даже упоминание ласкательного детского имени не помогло.

— Будто ты не понимаешь!

Он ловко перехватил бумажный комок за миллиметр от левого глаза, положил его на стол и аккуратно разгладил.

— Так, значит, ты получила письмо о создании фонда памяти Фридриха Ницше. И что в нем такого плохого, чтобы плакать?

— А то, что вы хотите отобрать у меня мой Архив! Отобрать и присвоить!

Как он и ожидал — инстинкт самосохранения сработал у нее безупречно.

— Откуда эта безумная идея?

— Будто я не знаю, для чего создаются фонды! Меня хорошо прокатили в Парагвае с так называемым фондом развития. Вышвырнули прочь, как слепого котенка, без прав и без копейки!

— Но там председателем фонда был не я!

— А ты, конечно, на такое не способен, да? Что-то помнится мне, как мы с помощью фонда отобрали у моей мамы права на произведения Фрицци. Не ты ли был тогда председателем?

Да, память никогда не подводила Лиззи, но можно попытаться ей возразить:

— Да, что-то такое тогда случилось. Но ведь у нас была благородная цель — перевезти архив Фридриха в Веймар.

— Зато теперь у тебя другая благородная цель — построить в Веймаре стадион имени Ницше. А ради ее достижения ты готов всем пожертвовать, даже своей верной Лиззи!

— Откуда ты взяла, что я собираюсь тобой пожертвовать?

— Я внимательно прочла имена отцов-основателей фонда. Глянь, кто тут: Томас Манн, Ромен Роллан, Рудольф Штайнер… Читать дальше?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. Это люди, известные всей Европе.

— Это не главное, важно другое — эти люди были директорами нашего Архива и ушли, ссылаясь на то, что я не понимаю великих мыслей своего брата. Теперь под этим предлогом они постараются от меня избавиться

— Глупости! Я им не позволю это сделать, даже если они захотят.

— Ты бы, может, и позволил, да я не позволю! Я уже все обдумала — мы купим у города землю для стадиона через Архив Ницше. Иначе я эту бумагу не подпишу.

— Но, Лиззи, они не согласятся! — слабо возразил Гарри, в который раз восхищаясь ее практическим умом.

— Они согласятся на все, что ты им внушишь. А ты им внушишь, пусть знают, что иначе я эту бумагу не подпишу.