По эту сторону зла

Он был не прав, граф Гарри предпочитал не евреев, а интересных собеседников — не его вина, что ими оказались три еврея. Равномерное движение по рельсам располагало к непринужденной шутливой беседе, тем более что и Бернштейн, и Ратенау недаром слыли испытанными остряками. В купе было весело и шумно, и только великий Альберт помалкивал. Лишь однажды в ответ на какое-то непочтительное научное заявление Вальтера ученый сказал серьезно, что Бог отличается постоянством — например, вес атома железа в любой части вселенной оказывается величиной постоянной, — тогда как развращенное воображение человека может изменять что угодно и сколь угодно.

В душе Гарри вспыхнуло мгновенное желание поддразнить Эйнштейна, и он решился на каверзную шутку, сказав, что такое постоянство говорит о тупости Бога, тогда как изменчивое воображение человека свидетельствует о высоте его интеллекта. Но Эйнштейн не согласился с шутливым тоном Гарри — он объявил, что чем глубже он постигает тайны науки, тем больше восхищается высотой божественного интеллекта. Все три шутника смущенно замолкли.

Петра

И вот наступил роковой 1922 год, когда паруса человечества стали наполняться ветром фашизма. Поначалу казалось, что год начинается неплохо — в январе министром иностранных дел Веймарской республики был назначен Вальтер Ратенау, человек большой мудрости и дипломатических талантов. Когда Вальтер согласился стать министром, его мать спросила:

— Зачем тебе это нужно, сын? Тебе это принесет одни неприятности.

— У меня нет выхода, мама — больше некому взять это бремя на себя.

Граф Гарри узнал о его назначении в Риме, куда был послан пацифистским крылом Лиги Наций. Он был принят Римским Папой, который, выслушав Гарри, попытался уклониться от всякого вмешательства в дела Лиги Наций, но дал свое папское благословение лично графу и его деятельности.

Граф Гарри

«Хоть немного, но все же что-то», — сказал себе Гарри, однако очень скоро оказалось, что вовсе ничего, потому что тот Римский Папа тут же скоропостижно скончался. Графу сообщили об этом печальном событии в Женеве, куда он прибыл, чтобы доложить о результатах своей встречи с ныне покойным Папой. Так что докладывать было не о чем. Гарри вернулся в Рим в надежде попасть на прием к новому Римскому Папе, за выборами которого он следил с острым интересом.

Однажды, сидя в кафе итальянского парламента, он беседовал с главой оппозиции Модильяни, и тот рассказывал ему, как итальянские фашисты разоряют крестьянские кооперативы, пользуясь полной безучастностью шестидесяти тысяч карабинеров, не оказывающих никакого сопротивления насилию. Гарри, конечно, уже много слышал о недавно народившейся партии фашистов, тем более что во время их мирной беседы с Модильяни большая толпа фашистских молодчиковяростно штурмовала здание парламента, пытаясь ворваться и разгромить его. На этот раз карабинеры все же не впустили в здание разъяренную толпу.

— Мы сейчас живем в эпоху разгула контрреволюции, предшествующей революции, — печально оценил ситуацию глава итальянской оппозиции, все еще на что-то надеясь.

Отчаявшись получить аудиенцию у вновь избранного Папы, граф Гарри вернулся в Женеву и активно включился в полет стремительно вращающейся карусели международных встреч и совещаний. Он метался по улицам Женевы, поспешно переключаясь с переговоров с английским премьером Ллойд-Джорджем на обед с советским послом Чичериным, и с каждым из них нужно было придерживаться противоположных точек зрения.

В разгар этих метаний ему посчастливилось повидаться со своим другом Вальтером Ратенау, который вскользь упомянул, что каждый день получает письма с угрозами, но обмолвился как-то между прочим, не придавая этому большого значения. Его мысли были заняты другим — налаживанием сложных отношений с победившими противниками. Их недоброжелательность и даже враждебность были непостижимы — ведь война уже закончилась, и обсуждались условия выполнения мирного договора, к чему же эта ненависть? Можно было подумать, что французам и англичанам было мало победы, они жаждали втоптать в грязь побежденного врага. И втаптывали изо всех сил.

Петра

Не могу удержаться и не напомнить, к каким ужасным последствиям привела эта ненависть. На ней, как на хорошем навозе, взросла сила пришедшего к власти фашизма.

Граф Гарри

Гарри не мог даже представить себе, что эта его встреча с Вальтером была последней.

В конце концов, утомившись от женевского коловращения, Гарри вернулся в Берлин, где карусель кружилась все с той же безумной скоростью. Среди немногих утешительных событий берлинской жизни были его встречи с Альбертом Эйнштейном, с которым его сблизило их общее участие в пацифистском движении.

Поздним утром 24 июня в кабинет Гарри без стука ворвался его коллега и крикнул: «Только что был убит Вальтер Ратенау!»