По кличке Рейнджер

– Замереть всем! – прикрикнул Хамсай.

Но его не послушали. «Красноармеец» с безумными глазами выхватил с сиденья «Москвича» подготовленное помповое ружье. Выстрелить не успел – его срубили из пистолета-пулемета «кедр». На этом бой закончился.

Спецназовцы, как принято, пересчитали ребра задержанным. Обыскали с понятыми. Погрузили бандитов пинками в автобус.

– Ну, чурбан, – шептал Хамсай. – Это тебе с рук не сойдет…

* * *

Вечером в баре Гоша Цхинвальский оказался в центре внимания. Его облепили блатные. И сквозь общее ржание и гогот слышалось его повествование о похождениях.

– Я брату говорю – она же девочка. А он – а я так и не понял.

– Ха-ха.

Влад сидел и пил кофе. Все чувства он прогнал прочь. Он спокойно слушал откровения негодяя, и при этом не возникало желания свернуть ему шею. Он не сомневался: когда представится возможность – он сделает это.

– Э, вояка, – крикнул ему Гоша Цхинвальский. – Что морду воротишь? Сам небось целок не ломал.

Влад ничего не ответил.

– А может, вообще баб не пробовал?

Влад молчал.

– Молчит, как рыба об лед, – куражился Гоша Цхинвальский. – Знает, моя правда!

Вновь грянул взрыв хохота. Летчик, зашедший в зал, взял из холодильника банку пива, подсел к Владу и спросил:

– Что за шум?

– Гоша с братаном обмывают пиратскую вылазку, – сказал Влад. – Психи. Такие плохо кончают.

– Но перед этим кончают многих других.

– Не наша забота.

– С блатными страшно в дело идти, – сказал Летчик. – Я это по войне знаю.

– А у тебя много дел было?

– Пять лет войны.

– Афган?

– Да. Последний год перед выводом войск. Когда войска выводили, шутка горькая ходила – теперь отступать до Москвы.

– В ней была доля правды.

– И еще какая доля. Наш полк в Азербайджан вывели. Под Баку часть стояла. Я на «сушках» летал. «Су-27». Отличная машина.

– Видел в деле.

– Как развалился Союз, я и перегнал свой самолет в аэропорт Бина – на нем тогда уже азербайджанцы безраздельно хозяйничали.

– Ты что, свой самолет азербайджанцам загнал? – изумился Влад.

– А что, осуждаешь?

– Кто я такой, чтобы осуждать, – отмахнулся Влад. Он слышал эту историю. Но считал, что летчик погиб, когда на своем же самолете бомбил армянские позиции в Карабахе. Ан нет, жив, засранец!

– Правильно… Войска выводили, азерам все сдавали – целые дивизии. Бронетранспортеры, танки. Кое-кто на этом бешеные деньги поимел. А я что, хуже?

Влад пожал плечами.

– Я сразу понял, куда все идет. Знал, чем кончится, – продолжал Летчик. – И понял главную истину – своя рубашка ближе к телу.

– Много за самолет заплатили?

– Две тысячи баксов. Сегодня – смешные деньги… Я потом на этом самолете делал боевые вылеты. Тогда уже платить хорошо начали. Потом зарплату стали зажимать. Затем меня сбили.

– Ну?

– Катапультировался. Шел по горам. Выбрался. Куда деваться? В России – в розыске… С азерами каши не сваришь. Нанялся к армянам.

– Летчиком?

– Сухопутчиком. Я срочную в военном спецназе служил. В Средней Азии. Знаю, как командные пункты уничтожать и часовых снимать. И как змей жрать, когда жрать нечего. В Армении диверсионная группа у меня была. В тыл к азерам ходили. Мосты взрывали. Позиции накрывали.

– В группе одни армяне были?

– Больше половины – наши, русские. И воевали мы нередко против русских. За черных друг в друга свинец вгоняли. Ну не прикол?

– Прикол.

– Все-таки осуждаешь.

– Брось. Детский разговор.

– Детский. – Летчик отхлебнул пива. – После этого бандюков мочить за деньги – одно удовольствие. Солдатский долг, Родина – все это бред пьяного осла. Эту Родину расчленили росчерком пера три беловежских мясника. И никто им слова не возразил. Поэтому я имею право делать все что хочу.

Между тем Гоша Цхинвальский продолжал рассказывать в подробностях, как они насиловали девчонку.

– Резать ее надо было. Я же говорил братану – заложит. А он – жалко. Жалко ему. У пчелы жалко. А у мужчины, сами знаете, – кричал он.

Опять гогот.

– Гоша, а кто тебе так морду разодрал? Уж не она ли? – спросил Питон.

– Менты покуражились. Под автоматы нас. Наручники. Потом в камере по «батареям» прошли дубинками. Я им говорил – выпускать придется. А они – дубинками… Ничего, я запомнил, кто меня. Сочтемся. – Мутный взгляд Гоши устремился куда-то вдаль. – Всех служивых бы под нож. Что ментов. Что солдат… Слышь, вояка, согласен?

– Нет, не согласен, – покачал головой Влад.

– А кто же вас спросит, – захохотал Гоша Цхинвальский. – Как дельце пройдет – вас всех в расход. А мы на ваших гробах попляшем.

Сталлоне, правая рука Алтайца, сидевший в углу, встал, подошел к Гоше Цхинвальскому.

– Еще раз свое брехало грязное раззявишь, пойдешь к Алтайцу на разбор. И в газовую камеру. У тебя последнее предупреждение.

– Китайское предупреждение, – поддакнул Гоша Цхинвальский. – Ладно. Пошутил.

– Многие смешливые дошучивались. – Сталлоне положил лапу на его плечо и сжал. – Смотри, каторжная душонка. На тонком канате балансируешь.

– У меня с равновесием в порядке… Ну сказал же – пошутил.

* * *