По кличке Рейнджер

Амарова не так часто приглашали руководители области провести время в своей компании. Он не относился к тем людям, связи с которыми выгодно афишировать. А тут молодой вице-губернатор Яков Гопман, тот самый, который отдал ему в Красноармейском районе рынок, вдруг пригласил в «терема для партийцев» – так называли оздоровительный комплекс бывшего четвертого управления Минздрава, оснащенный бассейном, спортзалом, баней. В старые времена там развлекались верные ленинцы, сегодня – их вороватые преемники.

Амарову приглашение нисколько не льстило. Оно его пугало. Должны быть для него причины.

– А не опасно? – спросил Шарифов, с которым хозяин, сидя в офисе, обсуждал этот визит.

– Что, меня убьют прямо там? – усмехнулся Амаров. – Несерьезно, Сахиб.

– Зачем зовет?

– Наверное, просить новые деньги.

– Если не очень много, то не жалко.

– Денег, Сахиб, всегда жалко. Особенно тех, которые зарабатываются трудом. Но мы нередко расстаемся с меньшим ради большего. Умный человек – тот, кто научился правильно высчитывать это большее и меньшее.

– Мудрая мысль.

– Дельная мысль, Сахиб.

– Так вы едете?

– А ты предлагаешь отказаться? Если все-таки что-то случится… Сахиб, раздави эту чиновью букашку.

– Я его достану и на том свете, – пылко воскликнул Шарифов.

Комплекс охраняли двое скучающих милиционеров. Они проверили документы и пропустили Амарова в здание. Тут же «шестерка» из прислуги провел его в раздевалку. Там азербайджанец разоблачился.

Стол в предбаннике был накрыт. За столом сидели двое: вице-губернатор Яков Гопман и главарь «красноармейцев» Хамсай.

Лицо Хамсая удивленно вытянулось. Амаров, тоже очень удивленный и раздосадованный, скрыл свои чувства и вежливо поклонился:

– Вечер добрый всем.

– Присаживайся, – кивнул вице-губернатор.

Откуда-то из-за двери возник официант. Он разлил вино по бокалам.

– За встречу друзей, – поднял Гопман бокал и гнусно хихикнул.

Хамсай нахмурился и не двинулся с места. Амаров насмешливо глядел на него.

– Уймитесь, горячие парни, – хмыкнул вице-губернатор. – Мириться вас собрал.

Амарову хотелось сказать – без сопливых разберемся. Но он лишь закивал.

– Не я все начал, – прошипел Хамсай, которого после несостоявшейся «стрелки» продержали сутки в камере и выпустили – злого, созревшего для кровавой мести.

– Я начал, – кивнул вице-губернатор. – Рынок «Гяндже» выделен. Написано пером, топором не вырубишь.

– Смотря каким топором, – буркнул Хамсай.

– В городе – разборы. По телевизору вчера репортаж показали. Вам что, нужна бригада прокуратуры из Москвы? Нам – нет, – сказал Гопман.

– Но… – попытался возразить Хамсай.

– Вы миритесь. Или…

– Или? – заносчиво осведомился «красноармейский» главарь.

– Или к разбору подключатся люди со стороны. И всем на орехи достанется.

– А убытки кто оплатит? – возмутился Хамсай.

– Вот именно, – поддакнул азербайджанец. – Хулиганили. Людей били. Товар уничтожили. Плохо вели себя. Плохо.

– А ну, давайте, – потер руки вице-губернатор. – Можете прямо здесь друг другу зубами в филейные части вцепиться. Посмотрим. – Он хихикнул придурочно.

В нем проскальзывала болезненная нервозность с сумасшедшинкой.

– Рынок останется за нами, – сказал Амаров.

– За вами, – согласился Хамсай. – А процент с оборота за нами.

– Какой такой процент, сынок? – покачал укоризненно головой Амаров.

– Небольшой. Треть. Только с реального оборота, не бумажного.

– Ая-яй. – Амаров посмотрел на него как на шизофреника.

Начался ожесточенный торг, за которым с наслаждением наблюдал вице-губернатор Гопман. На его лице была написана радость ребенка, которого привели в цирк.

* * *

– Это… Ну давай. – В дверях Татарин хлопнул Эллу по заду.

– Синяки останутся, дурак!

– Приду. Завтра, – махнул он рукой и направился вниз по лестнице.

Он сел в «БМВ», стоящий перед домом. По телу растекалась сладкая истома. Он не мог отойти от сегодняшней ночи. Элка с Галкой – лесбиянки. Надо же! Втроем балдежно погуляли. Он уже три месяца пользовал их поодиночке. Первый раз развлекались все вместе. Девчонки терлись друг о дружку, потом принимались за него. А он время от времени стискивал их в объятиях, и ему очень хотелось, чтобы они кричали, корчились от боли в его руках.

– У, бля, – покачал он головой и тронул машину с места. Вырулил с тесного двора на улицу Жукова.

Татарин был из племени отморозков. Сколько он себя помнил – всегда кого-то бил, размазывал по стенкам, с кем-то махался. Когда ему исполнилось шестнадцать, изнасиловал свою двенадцатилетнюю сестру. Мать, пьяная вусмерть, в это время храпела, зарывшись мордой в опрокинутое мусорное ведро.

Сестра оказалась не в претензии, ей понравилось. Через два года она перебрала дозу дихлофоса в подвале и умерла, но Татарина это особенно не удивило и не огорчило. Окружающие люди представлялись ему какими-то неясными, тусклыми фигурами. Они не вызывали у него никаких чувств. Они становились интересными, только когда кричали от боли.