По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России

«Такие принципы, как публичное принятие важнейших решений, что традиции не могут меняться без публичного согласия, что повышать доходы правителя можно только с согласия избранных представителей, принцип «что касается всех, должно быть одобрено всеми» и др. – были обретены в договорах феодального права, в обычном праве и в возрожденном римском праве. Еще более важно то, что эти идеи формировали консенсус в народном мнении»26.

На Руси, мимо которой далеко стороной прошел и спор об инвеституре, и «папская революция», консенсус никогда не формировался по поводу любого из принципов, перечисленных Бергманом и Страйером. Оставшись в стороне от процесса рецепции римского права, Московия не имела возможностей развивать в своем социуме то правовое измерение, которое отличает Европейскую цивилизацию от всего остального мира. Право и закон в России всегда были и до сих пор остаются не руководящими принципами управления, а его подсобными инструментами или подручными средствами.

Историки русского права отмечают, что «знание законов и умение с ними обращаться приобретались почти исключительно в процессе практического осуществления правосудия или при составлении различного рода деловых бумаг. Соответственно, носителями такого знания и умения… становились… преимущественно служащие государственного аппарата»27.

Если верховенство (правление) права следует считать базовым принципом западной государственности, то для российской характерна подчиненность или зависимость права, имеющая в качестве своей обратной стороны неограниченную власть самодержца. Соответственно, и в системе ценностей западной цивилизации, начиная со Средневековья, право имеет основополагающее значение, а в российской до сих пор – вспомогательное и прикладное.

Данное обстоятельство редко принимается во внимание историками, которые анализируют причины быстрого роста Московского государства во второй половине 15 – начале 16 века. Столь впечатляющие успехи централизации и «собирания земель» под рукой Великого князя московского были бы вряд ли достигнуты при наличии такого фактора сопротивления, как защита населением присоединяемых княжеств собственных правовых порядков, защищающих реальные права и свободы. Определенную степень сопротивляемости этой экспансии продемонстрировал Великий Новгород, в том числе, по-видимому, по той причине, что имел более «продвинутую» правовую систему, нежели другие русские княжества.

Среди десяти элементов, составляющих по Гарольду Дж. Берману западную традицию права28, в Московской Руси можно отыскать один-два, да и то с большой натяжкой. В числе тех, которые напрочь отсутствуют, уместно упомянуть «веру в верховенство права над политической властью. Предполагалось, что закон, по крайней мере, в некоторых отношениях, стоит выше политики и сам накладывает обязательства на государство»29.

Этот «элемент» в настоящее время столь же далек от русской правовой традиции, как и во времена Ивана Грозного. Вследствие этого российская традиция демонстрирует одну из самых высоких в мире степеней зависимости права от политики верховной власти, которая, в свою очередь, ни как им не связана. В данной системе координат право является инструментом политического господства, порождает систему подневольных судов, низводит статус юриста до категории обслуживающего (власть) персонала – и в таком своем качестве поддерживает в социуме общее состояние несправедливости.

Если западное право ставит власть в какие-то рамки даже в эпоху абсолютизма, а в России до сих пор господствует принцип: право – ничто, власть – все.

О том, что термин «абсолютизм» в значении «абсолютная власть» не очень подходит к западным монархиям, убедительно писал НикласХеншелл. По его мнению, та якобы абсолютная власть, которая обычно приписывается историками европейским монархам, на самом деле уравновешивалась правами подданных30. При этом «государи, так же, как и сословные представительства, сознавали, что их долгом было защищать закон и гарантировать права»31.