По ком звонит колокол

– Должно быть, пересекают линию фронта где-нибудь в другом месте, – ответил Роберт Джордан. – Эти бомбардировщики летают слишком быстро, чтобы дожидаться их, поэтому возвращаются сами. Мы никогда даже не пытаемся их догнать. У нас слишком мало самолетов, чтобы рисковать ими.

Как раз в этот момент низко над поляной показался клин из трех истребителей «Хенкель», они приближались, едва не задевая верхушки деревьев, как лязгающие, покачивающие крыльями остроносые уродливые игрушки; стремительно и грозно увеличившись до своих настоящих размеров, они с воющим ревом проскользили мимо так низко, что стоявшие у выхода из пещеры смогли разглядеть пилотов в летных шлемах и очках и даже шарф, развевавшийся на шее у ведущего.

– Эти точно могут увидеть лошадей, – сказал Пабло.

– Эти могут увидеть и огонек папиросы у тебя в зубах, – сказала женщина. – Давайте-ка опустим попону от греха подальше.

Больше самолетов не было. Остальные, скорее всего, перелетели через горы где-то дальше. Когда гул моторов стих, все вышли из пещеры.

Опустевшее небо было высоким, синим и чистым.

– Как будто это был сон, а теперь мы проснулись, – сказала Мария Роберту Джордану.

Не осталось даже почти неслышного пульсирующего эха, какое громкий звук оставляет порой в ушах: словно зажимаешь их пальцами и отпускаешь, зажимаешь – и отпускаешь.

– Никакой они не сон, иди убирай посуду, – сказала ей Пилар и, обращаясь к Роберту Джордану, спросила: – Мы как, верхом поедем или пойдем пешком?

Пабло взглянул на нее и что-то проворчал.

– Как хочешь, – ответил Роберт Джордан.

– Тогда давай пойдем пешком, – сказала она. – Это полезно для печени.

– Ездить верхом тоже полезно для печени.

– Да, но утомительно для седалища. Мы уходим, а ты, – она повернулась к Пабло, – иди пересчитай своих зверей – не ровён час какой из них улетел.

– Хочешь взять лошадь? – спросил тот, обращаясь к Роберту Джордану.

– Я – нет. Большое спасибо. А вот как насчет девушки?

– Ей тоже полезно пройтись, – сказала Пилар. – А то натрет себе кое-какие места и станет ни на что не годной.

Роберт Джордан почувствовал, что краснеет.

– Ты хорошо спал? – спросила его Пилар и добавила: – Что у нее нет никаких болезней – правда. Могли быть. Но уж не знаю почему – их нет. Должно быть, Бог все-таки существует, хотя мы от Него и отреклись. Ступай, – велела она Пабло. – Тебя это не касается. Это – для тех, кто помоложе. И кто сделан из другого теста. Иди. – И снова обращаясь к Роберту Джордану: – Агустин будет присматривать за твоими вещами. Мы отправимся, когда он придет.

День был ясный, солнечный, солнце уже прогрело воздух. Роберт Джордан посмотрел на крупную смуглолицую женщину с добрыми широко поставленными глазами на массивном плоском лице, морщинистом и некрасивом, но обаятельном; несмотря на веселый взгляд, оно казалось печальным, пока она не начинала говорить. С нее он перевел взгляд на грузную и вялую фигуру мужчины, удалявшегося между деревьев по направлению к загону. Пилар тоже смотрела ему вслед.

– Вы любили друг друга ночью?

– А что она тебе сказала?

– Она мне ничего не скажет.

– Я тоже.

– Значит, любили, – сказала женщина. – Ты побереги ее.

– А если будет ребенок?

– Ну и что здесь плохого? – сказала женщина. – Это не самая большая беда.

– Здесь не место для этого.

– Она здесь и не останется. Она уйдет с тобой.

– Куда? Туда, куда я уйду, женщину брать нельзя.

– Кто знает? Может, туда, куда ты пойдешь, и двух взять можно.

– Пустой разговор.

– Послушай, – сказала женщина. – Я не трусиха, но с утра пораньше очень ясно все вижу, думаю, многие из тех, кто сейчас с нами, не доживут до следующего воскресенья.

– А сегодня какой день?

– Воскресенье.

– Qué va, – сказал Роберт Джордан. – До следующего воскресенья еще далеко. Нам бы среду пережить. Но мне такие твои разговоры не нравятся.

– Каждому человеку бывает нужно с кем-нибудь поговорить, – сказала женщина. – Раньше у нас была религия и разная другая чепуха. А теперь каждому нужен кто-то, с кем можно поговорить по душам; каким бы храбрым ты ни был, порой чувствуешь себя очень одиноким.

– Мы не одиноки. Мы – вместе.

– Все же эти самолеты действуют на нервы, – сказала женщина. – Мы против них – ничто.

– И тем не менее мы умеем их бить.

– Слушай, я хоть и призналась тебе в своих грустных мыслях, но не думай, что мне не хватает решимости. Никуда моя решимость не делась.

– Грустные мысли рассеются, как только солнце взойдет. Они же все равно что туман.

– Ясное дело, – сказала женщина. – Ладно, пусть будет по-твоему. Может, все дело в том, что я вспомнила про Валенсию и наболтала всяких глупостей. И еще в том неудачнике, который потащился считать своих лошадей. Я сильно растравила его своими разговорами. Убить его – да. Проклясть – да. Но ранить его душу негоже.

– Как случилось, что ты с ним?

– А как люди сходятся? В первые дни движения и перед тем он был о-го-го. Серьезный человек. А теперь ему конец. Вынули затычку из бурдюка – и все вино вытекло.

– Не нравится он мне.