По краю мечты

– Я вовсе не восторженная дурочка, – она преданно смотрела ему в глаза, – Но теперь мы есть друг у друга. И я верю, что мы встретились не просто так. Я верю в нашу любовь. Верю, что, отпустив наше прошлое, нет, не забыв, а именно простив их всех и отпустив все обиды, мы с тобой сможем начать новую жизнь, не боясь и не прячась.

– Вот именно такую я безумно тебя люблю и просто схожу по тебе с ума. И именно такую я так отчаянно хочу защитить. Я не могу изменить весь мир, но здесь в нашем собственном маленьком мирке я смогу уберечь тебя и защитить нас обоих. Есть ты и я, и нам больше никто не нужен, – уговаривал он её.

– Ну ты же понимаешь, что «призраки» прошлого рано или поздно будут возникать в нашей жизни. Сегодня уже появился один из них, всколыхнув в твоей душе ненависть и злобу. «Такого» сегодня я испугалась тебя. Как ты не понимаешь, что эта ненависть, обида и боль выжигают твою душу, не давая успокоиться и начать новую жизнь?

Двейн отпустил её руку.

– Но только так я смогу защитить нас, только постоянно будучи на чеку, я смогу предотвратить и отвести беду, – теряя надежду сказал он.

Зная, что сейчас сильно обидит его, Эбби вся сжалась, но всё-таки тихо выдохнула, не смея поднять на него глаза:

– Закроешь меня в четырёх стенах, как Лакки? И чем всё это закончилось?

Несколько секунд Двейн ошарашенно смотрел на неё, а потом медленно встал и молча отошёл в сторону.

– Пойми, я не смогу так, вечно боясь и оглядываясь. Ты сам погрязнешь в своих боли и страхах и утянешь меня за собой… Я буду рядом, я помогу и поддержу. Я буду твоей силой. Я решу все свои вопросы с тёткой, и мы снова сможем спокойно выходить на улицу. Я откуплюсь от неё домом, и мы сможем спокойно жить.

Двейна душила обида.

– Маленькая, глупая девчонка, – прошептал он, закрыв глаза.

– Ну доверься мне. Поверь. Я знаю, как тебе трудно кому-то довериться, но наша любовь даст нам силы открыто идти по жизни, не прячась и ненавидя людей, – она подошла к нему и попыталась взять его за руку, но он отстранился и снова отошёл.

– Да, возможно, я озлобленный дурак, боящийся каждого шороха, замкнувшийся в своём собственном мире. Да я ненавижу их всех, и эта ненависть даёт мне силы защищать себя, свой дом, свою семью, – он запнулся, – моя собачья жизнь научила меня этому, приучив рассчитывать только на себя. Почему я должен прощать подонков и уродов? Только огрызаясь и давая отпор, можно выжить в это твоём «идеальном» мире.

– Но ты не сможешь бороться со всем миром, рано или поздно ты всё равно проиграешь.

– Предлагаешь плыть по течению? Сейчас откупишься домом. А потом чем? Почему тогда, веря в правду и справедливость, прощая всех, ты убежала от тётки раздетая, в никуда? – теперь пришла его очередь обижать её.

– Но теперь у меня есть ты, – еле слышно выдохнула девушка.

– Меня всегда поражало, откуда ты берёшь эту свою силу, веру во всё хорошее против всего плохого. Но я такой, какой есть, по-другому я просто не умею, не могу и… не хочу.

Эбби тихо плакала.

– Зачем ты вообще тогда осталась со мной? – севшим от обиды голосом, спокойно спросил Вей, – ведь с самого начала видела, что я не смог уберечь даже собаку?

Сердце девушки болезненно сжалось. Она поняла, что очень обидела его своими словами. Она подошла к нему и взяла за руки:

– Я не верю в то, что ты не сможешь меня защитить. Как раз наоборот, я боюсь, что в отчаянной попытке спасти меня ты можешь отдать свою жизнь. Но я не хочу этого… У нас обоих жизнь была не сахар, но разница между нами в том, что однажды ты отчаялся, перестав верить, а я всё ещё верю. И я хочу помочь поверить тебе, выбраться из этого многолетнего отчаяния, которое рождает только страхи и злость, потому что я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя.

Двейн спокойно смотрел ей в глаза, но что-то неуловимое изменилось в его взгляде:

– Да, я отчаялся, наверное, ты права в этом. Отчаялся, и безумно боюсь за тебя. Я уважаю тебя за то, что ты смогла сохранить свою веру и не сломаться. Я не собираюсь тебя переубеждать или ломать, верь, надейся на хорошее, но если ты останешься со мной, – он запнулся, – то мы, будем жить по моим правилам. Я буду ждать удара, а ты верь в хорошее.

– И оба сойдём с ума?

– Господи, ну почему ты такая упрямая? Тебе что было плохо со мной всё это время?

– Мне было замечательно с тобой.

– Тогда что?

– Я хочу дышать свободно, и научить этому тебя, хочу не бояться и не прятаться от жизни, и научить этому тебя, хочу любить тебя открыто перед всеми, не прячась, и научить этому тебя.

Он обхватил её подбородок и приблизился почти вплотную, глядя ей в глаза, и тихо прошептал:

– Ты говоришь так правильно и красиво, и кажется, что это так легко, и моё сердце так хочет верить тебе.

Двейн уже устал от этого бесконечного спора. Он понимал, что они так ни к чему не придут. Слишком разные, как отчаяние и вера, оба упрямые, выжившие и выстрадавшие каждый по-своему своё одиночество и право на жизнь. Двейн пошёл в последнюю атаку: