По любви

– Ты мне про Чуковского не объяснила, – предлагаю начать мероприятия по разминированию хоть с чего-нибудь. – Это кто? Твой бывший? – выдаю, как мне кажется, самое разумное предположение. Голос приходится контролировать. Парень я ревнивый. Даже к прошлому ревную то, что теперь мое.

– Нет. Это Корней Иванович…

Я вскидываю брови. Нина рассказывает. Смеемся.

– Меня сейчас вырубит, – шепчет она спустя несколько минут.

– Давай, выбирайся.

– Хм… Отвернись.

– Да ладно тебе. Я все уже видел. К тому же я твой муж, Лунопопая. Давай, смотри, ты уже вся сморщилась.

Встаю, освобождая проход. Распахиваю полотенце. Нина поджимает губы, но все же выбирается в мои руки.

– Думаю, в город даже выехать не стоит пытаться. Переночуем здесь, ты не против?

– Нет. Конечно же, оставайся.

– Да я один никуда и не собирался, Нин. Мы же вместе теперь. Ты даже договор подписала, – дразню.

– Так мне нам вместе постелить? Или ты на диване ляжешь?

– На диване в первую брачную ночь? – выгибаю бровь. Наблюдаю за реакцией. Нет, забираться на нее сейчас – кощунство. Она едва на ногах стоит. – Да ты не дрейфь. Мы просто поспим вместе.

– Ладно. Я пойду. Чистое полотенце возьми в этом шкафчике.

Принимаю холодный душ в надежде, что хоть тот приведет меня в чувство. Белья на смену у меня, конечно же, нет. Обматываю бедра полотенцем и выхожу, надеясь, что у Нины найдутся для меня какие-то нейтральные шорты. Заглядываю в спальню и усмехаюсь. Моя Лунопопая дрыхнет без задних ног, закинув руки над головой. Видать совсем разморило ее в тепле. Или нервы сдали. Забираюсь в кровать с другой стороны. Подпираю щеку ладонью. Зря я только жопу морозил под этим душем. Ни черта он мне не помог. Ее соски – как нарочно, то из пены покажутся, теперь вот из-под шелка сорочки. Красивой, отделанной кружевом. Меня будто в живот бьет, когда их вижу. Тушите свет! Я и тушу. От греха подальше придвигаюсь ближе к своему краю и старательно зажмуриваюсь в темноте, зажав в руках подушку. Фу, Ставрос! Смирно, и спать. Легко сказать, ага. Да только проходит еще не меньше часа, прежде чем у меня получается задремать. И снится мне что-то кайфовое. Будто я с ней. И она не прочь вовсе. Скольжу пальцами по бедрам, взвешиваю в ладони грудь… Так что каменно-твердый сосок упирается мне ровно по центру. Сжимаю, извлекая из ее горла му-зы-ку. Стоны, всхлипы, бессвязный шепот. Боже! Какая она охрененная под моими руками. Какая податливая. Стоит только чуть посильней надавить, и все – закидывает ножку мне на бедро, открываясь. Касаюсь ее пальцами, размазываю смазку. Губки припухли, налились. Она спит без трусиков. И я ведь тоже так и не нашел что надеть. Подстраиваюсь в полусне, скольжу головкой туда-сюда. Плыву без весел в какой-то запредельный восторг. Забираюсь сверху. Вжимаюсь животом ей в спину. Толкаюсь… Веду губами по чувствительному местечку на шее, прикусываю позвонки. Слизываю ее вкусные, бесстыжие стоны. И снова трусь. Там горячо, как в печке. Я шиплю. О, детка. Накрываю своими ладонями ее руки, в которых Нина остервенело комкает подушку. Тычусь в задницу. Лунопопая, уходя от такой откровенной ласки, сгибает одну ногу в колене и отводит в сторону. Аущ. Так даже лучше. Опускаюсь ниже и в одно движение вонзаюсь в нее во всю длину.

И она кричит.

Именно крик меня до конца и будит. Звонкий, болезненный вскрик. Ошалело трясу головой. Какого хера?! Щелкаю ночником. Опускаю взгляд. Нина тоже проснулась…

– Это что? – ору я. Какого черта ору? Хрен знает.

– П-прости.

– За что?! Ты чего… ты девственница, что ли?

– Очевидно, уже нет, – комментирует сухо и пытается откатиться, только кто же ей даст?

– Почему ты меня не предупредила?!

Не знаю, чего во мне больше. Шока, или злости. Ну, не идиотка ли? Я же мог к чертям ее разорвать. Я и разорвал, если уж быть до конца честным. Член вон весь в крови…

– Ну не знаю. Мне все-таки тридцать два и…

– И что? Ты думала, у твоей целки вышел срок годности?!

У меня, блядь, начинают дергаться оба века сразу. А тут еще моя женушка, уткнувшись лицом в коленки, заходится в рыданиях. Жесть… Ну, зато я успокоился. Осознание, что ты причина вот такой вот истерики, отрезвляет.

– Нин, ну… Блин. Прости, я не хотел на тебя орать. Я просто охренел. Ты меня пойми. Нин, ты меня слышишь? Перестань плакать. Я так больше не буду. Правда…

Интересно, это можно считать изнасилованием? Вот дерьмо!

Бережно тяну ее на себя. Отвожу руки и…

– Да ты же ржешь!

– Д-да… Это очень смешно.

– Смешно?

Видит бог, я никогда не пойму этих баб!

– Ты бы видел свое лицо! Как будто ты не с девственницей столкнулся, а с инопланетянкой.

– Готов поспорить, что тридцатидвухлетние девственницы на Земле встречаются примерно с той же частотой, – сощуриваюсь. Нина замолкает, вдруг становясь какой-то ужасно беззащитной.

– Это означает, что я в твоих глазах урод?

– Нет! Это означает, что я в полном охренении. И только! Может, ты расскажешь, почему тогда ты согласилась на брак, зная, что я… Что мы…

– Именно поэтому. Думаешь, мне много радости в том, чтобы оставаться последней тридцатидвухлетней девочкой во вселенной?

ГЛАВА 11

Ставрос