По маршруту 26-й

И вот этот «наикратчайший» заканчивался. Из глубокого ящика, где один на другом лежали листы огромной карты океана, штурман достал последний. То есть достал тот первый лист, который лежал перед ним в день выхода из родной бухты. Штурман уже видел землю, к которой шли. Она уже лежала перед ним, глубокими языками полуостровов выходя, выбрасываясь в море навстречу лодке.

А с мостика земли еще не видели. Перед глазами вахтенных море лежало обычным, бескрайним, во все стороны одинаковым.

В лодке готовились к учениям. Предстояли обычные, предусмотренные планом похода учения по борьбе за живучесть.

Замполит, дублировавший вахтенного на мостике, сказал командиру:

— Я пойду вниз, Роман Спиридонович?

Барабанов повернулся к нему всем телом: под кожаным регланом шинель. Под ней комбинезон, теплое шерстяное белье — быстро не повернешься. Посмотрел жестко, словно спросил:

«А как приказ? Кто будет выполнять мой приказ?»

— Да меня проветрило, Роман Спиридонович. Ей-богу проветрило. Пойду! В кормовой пойду: как там рулевые будут с гидравлики на ручное переходить. Там сейчас я нужнее.

Прочитав в глазах командира, что возражений нет, хотя командир и предупреждает, Кузовков улыбнулся и скользнул вниз, в люк, как провалился.

— До поворота, — внизу, очень хорошо слышный и здесь, на мостике, звучал голос штурмана, голос высокий, звонкий, не скрывавший радости, что это последний большой поворот, — пять минут!

От Батуева по переговорным трубам к вахтенному, от вахтенного уже простым докладом командиру, сообщение это добиралось чуть дольше. Но, соблюдая уставные порядки, командир выслушал доклад старшего лейтенанта Хватько, кивнул: «Принято к сведению, что до поворота остается пять минут.».

Волна шла по морю неровная и крутая. Какой она и бывает, когда ветер только лишь набирает силу, когда он еще не справляется с глыбами воды. Тогда и бежит одна волна еще мелкой и звонкой, а следом уже крадется, не очень поднимаясь гребнем, но пряча крутые обрывы вниз, словно продавливая перед собой поверхность моря, вал безмолвный, тяжелый.

Голос Батуева снизу, и в ту же минуту — доклад вахтенного командиру: «Оперативное время ноль-ноль часов».

— Объявляйте!..

Начались учения по борьбе за живучесть. Обычные учения, предусмотренные планом похода. В отсеках вскрывали «секретки». Небольшие пакеты. На которых указано: 00-3, или 00-5, или 00–15. Значит, через три минуты после начала учений или через пять, через пятнадцать, командир отсека вскрывал пакет. Сообщал вводную: «пробоина в районе… шпангоута!» И сразу же давал команду: «Заделать пробоину». Давал указания одному из матросов устанавливать распорки, другому вбивать клин.

Вводные были самые разные, простые и сложные; одна из трудных для всего корабля: «вышла из строя гидравлика». Тогда механизмы и устройства отключались от системы гидравлики. Рулевые, например, переходили на ручное управление рулями.

Для рулевых эта вводная была особенно трудной. Потому, что боевой пост переносился с мостика в кормовой отсек — бежать нужно чуть не через всю лодку. Потом крутить рули вручную. Адский труд. Сброшена роба, стянута с потного тела мокрая тельняшка. Один рулевой сменяет другого. И все равно выбились бы из сил: повороты следуют один за другим — лодка уклоняется от преследования. Выбились бы, если не торпедисты — все все в отсеке приходят на помощь рулевым, все обливаются потом…

Видимо, из намеков командира боевой части, инструктировавшего личный состав перед началом учений, Ситников понял, что будет такая вводная: «Вышла из строя гидравлика». Зная, что пакет, который вскроют в их отсеке, помечен временем 00-5, он заранее приготовился, чтобы переходить на ручное управление. Сбросил стопор, запирающий ручное устройство. Сбросил незаметно — командир отека и не видел.

Он стоял у большого штурвала горизонтальных рулей. Он знал, что, может быть, через две-три минуты, когда подойдет оперативное время 00-5, будет трудно. Пока боцман и другой рулевой бегут с главного командного пункта, он здесь один должен будет разворачиваться, должен будет выполнять все команды.

Поворачивать корабль вручную, это все равно, что поднимать домкратом тяжелый груз: много нужно сделать оборотов штурвала, чтобы положение рулевого пера изменилось на градус. Трудно будет, тяжело, и все-таки в груди жила радость. Сейчас, по сигналу тревоги пробегая на свой боевой пост, он видел последний курс, прочеркнутый карандашом штурмана. Поворот, и от точки поворота — до бонового заграждения, в боновые ворота и потом — на створы родной бухты.