По направлению к Рихтеру

Пятнадцатая прелюдия G-dur.Это моя первая телесъемка. Играл «Времена года» и страшно зажался. Отвлекала камера и оператор, который докладывал другому оператору, что его жена сейчас в парикмахерской.

Фуга.Вместе с Ойстрахом, Гилельсом играем для господ ^[180]. У них съезд или партконференция. Мне заказали Шопена. Я стоял за кулисами и не слышал, о чем они говорят. Они все как один широко раскрывали правую руку, рисуя нам ближайшее будущее. Сталин был как из черного габбро — неподвижный!

Шестнадцатая прелюдия g-moll.В один день умерли Прокофьев и Сталин. Я вылетел из Тбилиси в Москву — самолет был завален венками. Один венок упал на меня.

В Сухуми мы застряли. Небывалый снег сыпал на черные пальмы и Черное море.

Фуга.Говорили, что я играл длиннющую фугу на похоронах Сталина. Может быть, эту? Вроде как мой протест. И что публика начала свистеть. Но этого же не могло быть! Вы только представьте: свистеть на похоронах Сталина!

Мне эта фуга напоминает кладбище колоколов. В Одессе я видел, как рушили один, другой… Но таких свалок, как в Германии, нигде не видел. Мне показывали фотографию, сделанную с вертолета: футбольное поле, усеянное колоколами. Кажется, Геринг распорядился оставить на всю Германию десять колоколов. Остальные на переплавку!

Семнадцатая прелюдия As-dur.После смерти «вождя народов» занавес приоткрылся. Это еще была маленькая щель, и нужно было хорошо извернуться, чтобы в нее пролезть.

В Праге за мной глаз да глаз. Переставляю рояль вглубь оркестра — это мое право — чтобы играть концерт Баха с Талихом ^[181]. В Москве потом появляется бумага: «Рихтер прятался от отзывчивой пражской публики».

А вот что произошло в Будапеште. Останавливаюсь посреди улицы и долго стою. «Хвост» тоже стоит — почти рядом, читает газету. Обращаюсь к нему: «Если я застужу ноги, то не смогу нажимать на педали». Чекист попался воспитанный, отвечает: «Вы еще и автомобилист?» Вечером прислал в номер большую бутылку спирта — отогревать ноги.

Эта прелюдия — как взгляд из окна поезда: новые города, новая жизнь.

Фуга.Вспоминаю прохладное ателье — мансарду Роберта Рафаиловича в доме «с павлинами». Это было время, когда Фальк направлял меня в моем желании рисовать. Моделями художника были Михоэлс, Шкловский, Эренбург, Габричевский… И даже я.

Когда модель и художник уставали, то любили помузицировать. Фальк попросил меня сыграть Баха, и я играл именно эту прелюдию и фугу.

Ангелина Васильевна, его муза, рассказала интересный случай. Фальк для одной своей работы попросил повесить занавеску так, чтобы складки падали как бы случайно. Она никак не могла этого добиться, и Фальк по этому поводу раздражался. Тогда тайком от него Ангелина Васильевна отправилась в библиотеку и срисовала складки Вермеера. Дома заколола складки в точности по рисунку, и тогда Фальк, очень удивившись, сказал: «А почему нельзя было сразу?»

У Баха эта фуга написана пастелью.

Восемнадцатая прелюдия gis-moll.В 1957-ом мы с Ниной Львовной получили квартиру в консерваторском доме. Сначала была радость, почти ликование. Но потом прислушались: все музицируют. С восьми утра — дети, каждый по очереди, какую-нибудь гамму в басах первым пальцем. Я же когда слышу гаммы, то совершенно зверею. К распеванию вокалисток я постепенно привык — приучила Нина Львовна.

После детей начинают родители. Эти уже гамм не играют. Зато часто случалось так, что мне нужно учить ту же самую пьесу, что и «соседям».

Эту прелюдию я называю «муравейник». Ее гениально исполняла Мария Вениаминовна Юдина.

Фуга.Прощание с Ольгой Леонардовной ^[182]… Ежегодные встречи Нового года, Гурзуф, Николина Гора…

Если бы можно было снова увидеть ее в «Идеальном муже», «Дядюшкином сне»… я пришел бы в такой же восторг, как если бы гондола подвезла меня к Тициану во Фрари. Это я Пруста цитирую ^[183].

На ее похоронах я играл «Траурную гондолу» Листа — ее любимое сочинение.

Девятнадцатая прелюдия A-dur.Призрачная музыка, ускользающая… Я увидел папин затылок. Папа был в шляпе. У него за спиной стояла свеча, я подошел и зажег ее — от своей свечи. Услышал его голос, как он напевал тему из медленной части Девятой сонаты Бетховена.

Это очень похоже на картину Магритта ^[184], но Магритта я тогда еще не знал!

И я решил, что в первый концерт в Карнеги-холл включу еще одну сонату Бетховена — Девятую. До этого хотел сыграть только четыре: Третью, Двенадцатую, Двадцать вторую и Двадцать третью. Наверное, американцы подумали, что меня «распирает».

В концерте получилась как раз Девятая, а от коды в медленной части я даже получил удовольствие!

Папа не часто мне снится, но всегда дает «дельные советы»: так, он буквально приказал учить Второй том «Темперированного клавира». Это было в Тбилиси. Если б я папу не послушался, возможно, не выучил бы никогда.

Фуга.Это — Америка! Как в страшном сне.