По направлению к Свану

– Очень может быть, и все-таки это безобразие. Я уже не говорю, что у всех непременно должны быть красивые вещи, но это не значит, что нужно держать в доме всякую дрянь. Как хотите, но я не знаю ничего более пошлого, более мещанского, чем этот ужасный стиль, чем эти комоды с лебедями, как на ваннах.

– А по-моему, у них есть и хорошие вещи; у них должен быть знаменитый мозаичный стол, на котором был подписан договор…

– Да я вовсе не отрицаю, что у них есть вещи, интересные с исторической точки зрения. Но это некрасиво… потому что это ужасно! У меня у самой есть такие вещи – они достались Базену по наследству от Монтескью[219]. Но они валяются на чердаках в Германте, и там их никто не видит. Но не в этом дело: я полетела бы к ним с Базеном, я провела бы с ними время среди их сфинксов и среди всей их меди, если бы я была с ними знакома, но… я незнакома с ними! В детстве я только и слышала, что ходить в гости к незнакомым людям неприлично, – проговорила она тоном маленькой девочки. – Ну вот я и веду себя, как меня учили. Представляете себе, как вытянулись бы лица у этих почтенных людей при виде входящей к ним незнакомки? Думаю, что они встретили бы меня очень неласково! – заключила принцесса.

И тут она из кокетства постаралась как можно очаровательнее улыбнуться и придать своим голубым глазам, смотревшим прямо на генерала, мягкое и задумчивое выражение.

– Ах, принцесса! Вы прекрасно знаете, что они были бы в восторге…

– Да почему? – перебила она генерала с чрезвычайной живостью – то ли потому, что боялась, как бы про нее не подумали, что ей известно, что она одна из самых знатных дам во всей Франции, то ли потому, что слова генерала доставили ей удовольствие. – Почему? Откуда вы взяли? А может, это было бы им крайне неприятно. Не знаю, наверно, я сужу по себе, но мне скучно даже со знакомыми, а уж если б пришлось ехать к незнакомым, хотя бы к «героям», я просто с ума сошла бы от скуки. Понятно, я не говорю о таких старинных друзьях, как вы, с которыми дружишь вовсе не из-за их героизма, а вообще я не уверена, что нужно везде и всюду козырять своим героизмом… Мне уже часто бывает скучно устраивать обеды, а тут еще изволь предлагать руку какому-нибудь Спартаку[220] и вести его к столу… Нет, правда, я никогда не пошлю за Верцингеториксом[221], даже если за столом у меня будет сидеть тринадцать человек. Я бы его приберегла для званых вечеров. А так как я их не устраиваю…

– Ах, принцесса, недаром вы из рода Германтов! Вы отличаетесь чисто германтским остроумием!

– Я буквально от всех слышу про германтское остроумие и не могу понять, что это значит. Стало быть, вам известно еще чье-то остроумие? – Тут принцесса рассмеялась смехом, брызжущим весельем, все черты ее лица уловила, накрыла сеть оживления, а в глазах вспыхнул, загорелся солнечно-яркий блеск радости, какою они могли засиять только от слов, хотя бы сказанных ею самой, но восхвалявших ее остроумие или же ее красоту. – А, вон Сван здоровается с вашей Говожо; вон он… около тетушки Сент-Эверт, видите? Попросите его, чтоб он вас познакомил. Только скорее, а то он собирается уходить!

– Вы обратили внимание, как скверно он выглядит? – спросил генерал.

– Милый Шарль! Наконец-то он идет ко мне, я уж думала, он не хочет меня видеть!

Сван очень любил принцессу де Лом; к тому же она напоминала ему Германт – имение около Комбре, – весь этот край, который он так любил и куда он не ездил, чтобы не выпускать из виду Одетту. Он знал, что полуартистическая, полусветская манера держать себя, которую он вновь невольно усваивал, как только погружался в прежнюю свою среду, нравится принцессе, и сейчас, беседуя с ней, он держал себя именно так, а кроме того, он действительно испытывал потребность излить тоску по природе.

– Ах! И очаровательная принцесса здесь! – воскликнул он так громко, чтоб его слышала не только маркиза де Сент-Эверт, к которой он обращался, но и принцесса де Лом, для которой он это говорил. – Вы подумайте: она нарочно приехала из Германта, чтобы послушать листовского «Святого Франциска Ассизского», и успела только, подобно милой синичке, клюнуть несколько ягодок шиповника и боярышника и украсить ими свою головку; на ней еще блестят капельки росы и снежинки – воображаю, как там мерзнет герцогиня. Прелестно, дорогая принцесса!

– Как! Принцесса нарочно приехала из Германта? Ну это уже слишком большая жертва! Я не знала, я смущена! – простодушно воскликнула маркиза де Сент-Эверт, не привыкшая к свановской манере выражаться. – Да, правда, похоже… – рассматривая прическу гостьи, продолжала она. – Пожалуй, только не на каштаны, нет… Отличная мысль! Но каким образом принцесса узнала мою программу? Музыканты даже мне ничего не сказали.