По обе стороны огня [Сборник litres]

— Какие гости?

— Дорогие. Вот такие. — Гимназист поднял руку и помотал ею над головой. — Высокие!

Шашлык был организован в горах, недалеко от города, на поляне среди старых высоких деревьев с пожелтевшей, но еще крепкой листвой — у Николаева, видать, имелся хороший знаток гор, который в зависимости от цели, подбирал необходимое место: под склад — одно, под пикник — другое, под ристалища — третье. Поляна, на которой был разложен костер, имела идеально ровную поверхность, трава аккуратно подстрижена, камни собраны и сложены кучей в стороне.

«Высокими гостями» оказались два усатых плечистых кавказца — один нормального роста, другой низенький, этакий кубик — кавказцы приехали к Николаеву за «боевым подкреплением». Лица у гостей были суровые — ни одной улыбки, ни одного теплого взгляда. Николаев тихо спорил с ними. Шатков понял: гости хотели заплатить за товар меньше, чем было заплачено самим Николаевым, Николаев же, естественно, хотел взять больше.

Гости сели на аккуратно срезанные, с подновленным свежим спилом, пни недалеко от мангала, взяли в руки по хрустальному фужеру с шампанским. Четыре ящика ценного «Новосветского» шампанского стояли на поляне. Шатков вздохнул: в Москве такого напитка днем с огнем не найдешь. Даже за доллары.

Николаев подсел к гостям, один из охранников — толстяк в автомобильной кепке «феррари» встал за ним, застыл, словно изваяние. Николаев оглянулся на него, поморщился:

— Не порти своим внешним видом окружающую среду, — произнес он, но Шатков не заметил, чтобы тон его был недовольным; когда толстяк исчез, Николаев повернулся к гостям: — Никак не могу научить хорошим манерам, совсем народ не знает, что такое хорошо и что такое плохо.

— Ничего, жизнь научит, — сурово, в один голос ответили гости, потом один из них, тот, что был постарше годами и чуть выше ростом своего напарника, хлопнул ладонью по колену: — Ну что, бьем по рукам?

— Мало даете, господа!

— У нас же война… Нас сюда послал народ. Были бы деньги дали бы больше.

— Я не могу торговать себе в убыток.

«Высокий» гость — тот, который был постарше, — прицокнул языком и покачал головой. Вздохнул. Лицо его сделалось жестким.

— Мы от имени народа, а с народом нельзя шутить, — сказал он.

— Я не шучу, я ваш народ уважаю. Очень уважаю. Но есть законы коммерции, которые нельзя переступать. А народ ваш я очень уважаю.

— Что-то разговор у нас зациклился на одном: ты меня уважаешь или нет? — Второй гость — тот, который был похож на тумбочку, — невесело усмехнулся.

— Напрасно, напрасно так, — с нажимом произнес Николаев и, сурово поглядев на Шаткова, с помелом суетящегося у мангала (Шаткову было поручено сбивать дым с углей, и он старался вовсю), проговорил резко: — А ну, уйди отсюда!

— Чего так? — обиженно спросил Шатков.

— Разговаривать мешаешь! Встань в оцепление! Глобус, поменяйся с Пуговицей местами!

— Не доверяете, значит? — тихо, словно бы прислушиваясь к самому себе, к стуку собственного сердца, спросил Шатков. Хоть и вслушивался он в звук сердца, а сердца не услышал.

— Пока не знаю… — ответил Николаев. Напрасно он так ответил, лучше бы не отвечал вообще — перед гостями сразу нарисовался колеблющийся человек. — Не решил еще, — хмуро добавил Николаев.

Шатков послушно откатился в заросли, поменялся местами с Гимназистом, подивился про себя: когда же его успели окрестить Пуговицей?

Понятно, что Николаев хочет от этих грузинцев-армян-чеченов: чтобы торговались они поменьше, а заплатили побольше, и обязательно баксами, но «высокие» гости оказались орешками крепкими, на совесть нажимают, на сыновий долг Николаева перед народом, к которому тот не имеет никакого отношения. Ничего конечно же у братьев-грузинцев не выйдет. Что же касается Шаткова, то ему на все эти патриотические разговоры наплевать, главное для него узнать, с какого склада пойдет оружие, с того, о котором он уже знает или с какого-то другого? Если с другого, то где этот склад расположен и вообще сколько таких складов у Николаева?

Над жесткими пожелтевшими листьями кустов вилась какая-то странная тля с немощными прозрачными крылышками, которые как-то ангельски, очень тихо светились: над кустом буквально поднималось ласковое зарево, когда тля перелетала с ветки на ветку.

Шатков оттянулся со своего места чуть дальше — слишком противно было стоять рядом с тлей, заметил невдалеке полянку — в просвете между кустами дорого заиграла изумрудными тонами молодая зелень, хотел было переместиться на эту зелень, как вдруг перед ним возник, словно бы вытаяв из-под земли, Людоед.

— Чего надо? — грубо спросил Людоед.

— Хочу поменять дислокацию.

— Стой там, где тебе сказали, не дергайся! — Людоед недобро глянул на Шаткова и вновь пропал — так же колдовски незаметно, как и появился. Шатков не удержался, озадаченно покачал головой: шаманство какое-то…

Минут через двадцать мимо него прошел Николаев с гостями.