По обе стороны огня [Сборник litres]

Охранник охнул, с шипением втянул в себя воздух — внутри его обожгла боль, перед лицом забегали, заплясали золотые электрические брызги, в следующий миг они окрасились в алый цвет. Охранник согнулся, от удара в лицо выпрямился, прижал руки к глазам и кулем повалился на спину. Шатков, окончательно успокаивая пятнистого, добавил ему ребром ладони по печени и подхватил обмякшее, сделавшееся каким-то сырым, неувертливым тело, отволок в сторону, за плетеную будку.

— Отдохни, полежи немного, — пробормотал он, — покемарь… Это полезно.

«Кемарить» охранник будет долго — часа полтора, раньше в себя он не придет.

— Напялил зачем-то летний костюмчик, в нем же простудиться недолго. Осень на дворе! — Шатков потрогал пальцами ткань комбинезона, прикидывая, не переодеться ли, потом решил, что время не ждет, переодеваться долго, выдернул из кобуры охранника пистолет, сунул себе за ремень — сзади, по-афгански, из кожаного кармашка кобуры достал запасную обойму, мельком глянул на нее, проверяя, до конца ли набита патронами, и положил в куртку. — Смотри не простудись, — заботливо проговорил он на прощание и бегом припустил к машине.

Охранника, если даже тот очнется раньше положенного срока, Шатков не опасался — к тому времени все уже кончится. Он не успел соединить проводки зажигания (разъединились, и мотор заглох, пока Шатков беседовал с охранником), как услышал характерное хрипение громкоговорителя — в шалаше охранника находилась рация, Шатков выпрыгнул из уазика, бегом помчался к плетеной будке, нажал на рычажок приема рации. Рация, висевшая на гвозде, была обычной милицейской, довольно примитивной, но надежной.

— Саид, это ты? — послышался грубоватый, искаженный треском ослабевших батарей, голос из рации.

— Я! — рявкнул Шатков, совершенно не боясь, что его голос не будет похож на голос Саида — все равно голос исказит эфир, сделает писклявым, дребезжащим, принесенным с того света.

— Чего так долго к рации не подходил?

— Извини, я тут обедаю. Кусок прожевывал.

— Извини, извини… Обжора! А чего про Людоеда не сообщил?

Значит, в «опеле» кроме толстяка в кепке находился и Людоед со своей командой. Хотя Шатков Людоеда не засек. «Слона-то я и не приметил. Еще одна ошибочка!» — выругал Шатков самого себя.

— А что сообщать-то? Ты сам знаешь его не хуже меня.

— Ну, все-таки… Людоед — начальство, а о начальстве положено все знать — где оно, что оно, с кем оно…

— Сейчас к тебе прикатит человек, которого ты еще не знаешь. Только что проехал.

— Кто?

— Из новеньких.

— А-а… Вечно эти новенькие! Зачем едет-то?

— Николаеву депешу везет. Люди прибыли… То ли из Москвы, то ли еще откуда… В общем, Николаеву надо возвращаться домой.

— Что, по рации нельзя было сообщить?

— Можно, да только есть вещи, которые рации не доверишь.

— Отбой, Саид! Все. Хватит болтовни!

— Хватит так хватит, — пробурчал Шатков недовольным тоном, вырубил рацию, сунул ее за пазуху — вещь это нужная, может еще пригодиться, хотя и тяжелая.

Вернувшись к уазику, Шатков посмотрел, виден ли Саид со стороны дороги или нет. Саид был виден, и Шатков вернулся, кряхтя, оттащил его подальше в кусты, сверху набросил тряпье, валявшееся в плетеной будке, вновь выбрался к машине и удовлетворенно отряхнул ладони — теперь все было в порядке.

Второй пост находился в километре от первого, — такой же прутяной домик, прикрытый рваной полиэтиленовой пленкой — Николаев особо не тратился на своих подчиненных, берег деньги, обходился дырявыми корзинами, поставленными вверх дном, хотя охранников личных обеспечивал хорошо.

Из проема, вырезанного в прутяном садке, выглядывал мрачный конопатый охранник с зелеными лешачьими глазами.

Хотя какие в горах могут быть лешие? Лешие водятся в лесах — угрюмые, с лохматыми бровями, беззубые, беззащитные. Шатков лихо подкатил ко второму посту, высунулся из кабины.

— Обо мне Саид не предупреждал?

— Ну!

— Не понял!

— У Саида все не на своем месте, все сикось-накось…

— Опять не понял.

— Ну, предупреждал, предупреждал… Тоже мне, предупреждатель, — пробурчал охранник недовольным голосом.

— Тебе что, с утра в трамвае ногу отдавили?

— Чего-о? — лохмотья бровей у охранника сбежались в одну болотистую кочку, ладонью он смахнул с носа выступившую мокреть, глянул угрюмо на Шаткова.

— Тебя как зовут?

— Иваном. Закурить у тебя есть?

— Есть, — Шатков выпрыгнул из машины, с жалостью поглядел на полоротого охранника: Иван ведь, свой, русский. И характер у него нормальный, неугрюмый. Просто угрюмостью он скрывает свою робость. Шаткову действительно было жаль этого нескладного, занимающегося не своим делом мужика.

— Дай пару сигарет! Можно было бы у Людоеда попросить, да я забоялся — слишком уж он лютый!

Из-за пояса охранника выглядывала коричневая пластмассовая рукоять «макарова». Вот тебе и вологодский мужик, нос свистулькой, а борода мочалкой… Почему-то в этот раз вид пистолета родил у Шаткова внутренний холод — раньше такого не было, по коже пробежал короткий озноб, во рту сделалось сухо: не хотел он трогать Ваню, а придется.