По обе стороны огня [Сборник litres]

Внутри возникла боль, какая-то щемящая, будто порезал себе чего, занялась костерком. Шатков сквозь зубы втянул в себя воздух — надо было решаться: давать бой Николаеву или нет? Он снова перевернулся на живот, огляделся — нужно было определяться, куда в крайнем случае уволакивать ноги? В профессии пулеметчика главное ведь что? Вовремя смыться…

Он, одолевая самого себя, усмехнулся, обследовал противоположную сторону ущелья — не сидит ли там какой-нибудь сторож со снайперской винтовкой в руках, специально поставленный Людоедом?

Там было пусто, да и не должен был сидеть сторож на той стороне, — там скалы. Скорее всего, непроходимые, без дорог и без тропок, к складам можно было подойти или подъехать только с одной стороны, охранял ее Мулла.

«Охранял, — Шатков усмехнулся и посмотрел на Муллу, лежавшего в прежней позе, с раскинутыми руками и ногами. — Ну-ну, пусть охраняет и дальше…»

Шатков положил пистолет Муллы рядом с собою, из-за пояса вытянул второй «макаров», отобранный у охранника, вгляделся в людей, сновавших на площадке. Из пистолета если стрелять — это очень непросто, цель находится на самом пределе, чуть ближе бы… Автомат бы сюда. Но автоматная очередь, как пить дать, на таком расстоянии разойдется веером, будет большой рассев, пули потеряют половину своей убойной силы.

— Ну что ж! Помолясь, как говорится, — прошептал Шатков горестно, понимая, что иного выхода у него нет, помощи ждать неоткуда — он погибнет. Но и эти люди, эта банда, тоже будут порядком потрепаны, кто знает, может, после того, как он ее пощипает, она вообще не сможет встать на ноги. Очень хотелось, чтобы это было так…

Он снова оглянулся — хоть и понимал, что его ждет верный проигрыш, тлен. Может случиться так, что друзья-коллеги даже не смогут похоронить его по-человечески, Николаев запрячет его так, что никакой рентген не высветит, швырнет в горную шахту, сверху засыпет щебенкой — вот вечный приют и готов. Шаткова от икр ног до ключиц пробил озноб, в горле запершило, возникла тошнота, он понял — это от слабости, преодолел ее и поймал на мушку короткого пистолетного ствола одну проворную фигурку — уж очень вертляв, неспокоен был этот человек, не хотелось его выпускать.

В это время на площадке появилась знакомая приземистая фигура, и Шатков перевел ствол на нее — из всего окружения Николаева Людоед был самым опасным — вот удача, так удача. В горле у Шаткова даже перестало першить.

Задержав в себе дыхание, Шатков подложил под пистолет свободную левую руку, чтобы не промахнуться, и плавно нажал на спуск. За первым выстрелом, почти впритык, сделал второй, и усталости у него словно бы и не бывало: он вышиб ее двумя выстрелами. Людоед приподнялся на цыпочках, вскинул руки, словно бы собирался взлететь.

«Что-то они все сегодня летают, — отметил Шатков, — Мулла тоже то ли плыл, то ли летал, и Людоед дергается, будто перед запуском в космос…» Вот Людоед сложился в животе, потянулся рукою к земле, оперся на нее, но не удержался, ткнулся головой в собственную руку, подмял тяжелым телом, вывернул и лег на нее всей своей громадной массой. Стрелять Людоед с этой руки уже не сможет, удовлетворенно отметил Шатков — если вообще когда-либо сможет стрелять. Шатков не выдержал и победно буркнул в нос:

— Один есть!

Перевел пистолет на второго, в недоуменно-готовной стойке застывшего на площадке, снова дважды нажал на собачку — до площадки все-таки было далековато, пуля приходила туда ослабевшей, поэтому Шатков страховал первый выстрел вторым.

Но не так уж слабели пули — у пистолета была хорошая убойная сила, он доставал на излете, второго буквально отшвырнуло назад, на камни — весом он был легче Людоеда. В голову Шаткову после его падения наполз глухой болезненный шум, виски стиснуло, он стремительно навел ствол «макарова» на третьего человека — плотного, коротконогого, схожего с Людоедом грузчика, с разинутым ртом застывшего посреди площадки. Шатков, будучи опытным стрелком, не удержался и в этот большой черный распах, украшенный золотыми зубами, послал пулю, вторую пулю послал чуть ниже, в стык груди и живота — в «солнечное сплетение», считающееся самым уязвимым и больным местом.

Грузчик неожиданно развернулся, длинными прыжками помчался к темному зеву пещеры, заблажил громкоголосо, моля какого-то своего бога — видать, был с ним знаком, но знакомство не помогло, Шатков догнал его третьей пулей и уложил на площадке.

Прежде чем площадка опустела — на ней не сразу сообразили, где сидит невидимый стрелок, Шатков успел подбить еще одного, неосторожно вылезшего из пещеры с ящиком на спине. Трудолюбивый гражданин был, видать, еще и ответственным — лег на землю вместе с ящиком, так и не отпустив его, не оторвав от боковых деревянных планок рук.

— Ну, сколько сварилось? — спросил сам себя Шатков, хотя прекрасно знал, сколько «сварилось».