По обе стороны огня [Сборник litres]

Следом из кустов ловко выпрыгнул худой, словно бы по-детдомовски недокормленный паренек-школяр — Шатков мигом узнал его и взял на мушку, но стрелять не стал — что-то удержало его. Школяр дал из автомата очередь по лампам, включенным на площадке, погасил две и, давясь собственным дыханием, прокричал Шаткову:

— Не стреляй, я — Потапов!

— Вот те раз!

У Шаткова внутри все ослабло, словно обрезало некий нужный зацеп, подбородок задергался сам по себе — меньше всего он ожидал, что Потаповым окажется Гимназист.

Гимназист дал еще одну очередь по фонарям, погасил третий светильник, в Гимназиста в ответ выстрелили сразу с двух сторон, он споткнулся, полетел кубарем на землю, но автомата из рук не выпустил, просипел, давясь пылью, землей, какой-то дрянью, мгновенно забившей ему рот:

— Я — Потапов! Я — По…

Высунувшись из-за среза, Шатков сощурил глаза — как ни странно, ослепила темнота, выходит, лампы, зажженные на площадке, не были такими уж слепыми, — дал короткую очередь из автомата, прикрывая Гимназиста, потом дал другую, Гимназист благополучно докувыркался до него и растянулся у ног. Шумно задышал.

— Ты Потапов? — все еще не веря тому, что слышал, спросил Шатков.

— Я Потапов, я, — прохрипел Гимназист, выплевывая изо рта клейкую грязь. — Тьфу, все губы залепила! Я — Потапов!

— Я же тебя чуть не убил! А если бы я выстрелил?

— В нашем деле всякое бывает. И такое тоже. Ну что, воевать будем или покатим пулемет на выход?

— Спокойно уйти нам не дадут. Да и плечо у меня пробито.

— Жаль, — вздохнул Гимназист. — А насчет убить, ты и раньше хотел это сделать, только задерживался чего-то…

— Верно. Что было, то было, — помедлив немного, сознался Шатков.

Плечо ныло, отзывалось болью во всем теле, даже пальцы ног, и те, кажется, начали болеть. Пошевелившись неловко, Шатков застонал, передвинул автомат, лежащий на коленях, и забрался в карман за пакетом с лекарствами. Снова проглотил две таблетки, затих, будто бы чего слушая.

— Ты наш или соседский?

Гимназист насчет «соседского» все понял, усмехнулся:

— Соседский.

«Соседскими» у Шаткова были чекисты, «соседи» по профессии. Сотрудники «конторы глубокого бурения».

— А чего ж тогда дал Семенова прикончить? Зверское убийство. — Шатков почувствовал, что где-то внутри, в глубине вновь родился стон, он выбил его беззвучным кашлем в кулак.

— Напрасно ты считаешь, что Семенов наш, — отдышавшись, Гимназист поднялся на четвереньки, выглянул из-за камня. — Хорошо, что здесь камней много, есть куда голову ткнуть.

— А чей же он, если не ваш?

— Не наш Семенов, не наш… Он — их! Это — человек Николаева.

— Как так?

— Мы ему на квартиру наше удостоверение подкинули. С его фотокарточкой. Остальное — дело техники и ума… Ловкость рук — и никакого мошенства! — Гимназист сипло рассмеялся, в ответ на смех откуда-то сбоку ударил пулемет, пули, источая тихое неземное сияние, прошли над землей, над головами Шаткова и Гимназиста, впились в макушку далекой сосны и будто пилой срезали ее. — В Афганистане так же страшно было? — неожиданно спросил Гимназист.

Вона, «сосед», оказывается, и про то, что Шатков воевал в Афганистане, знает. Ничего не скажешь, «контора глубокого бурения» есть «контора глубокого бурения».

— В Афганистане война настоящая была, — сказал Шатков. — Тут — нет.

— Ладно. — Гимназист положил автомат на камень, вытер ладонью лицо. Дыхание у него сделалось ровным.

Шатков с огорчением подумал о том, что слишком поздно объявился Потапов, объявись он раньше — все сложилось бы иначе. Выходит, и про армейские склады все уже было известно в Москве, и про генерала Кравченко, и про то, в каких скалах, в каких конкретно складах Николаев хранит запасы оружия — все сведения, которые с таким трудом добывал Шатков, добывать было не надо, они были известны Гимназисту, а через него «домику на горке», соответствующему чекистскому управлению. В Москве, в МВД, «домиком на горке» называли огромное здание госбезопасности, расположенное рядом с «Детским миром». Домина этот действительно стоит на горе, на самой вершине крупного московского холма.

Но «соседи», видать, не пожелали делиться с милицейскими оперативниками тем, что знали, либо же потребовалась дополнительная информация и сюда послали Шаткова.

А с другой стороны, Крым уже стал «иноземщиной» и всякие решительные действия со стрельбой могут иметь нехорошие последствия. Дипломатические ноты, угрожающие послания, письма, прочая дребедень…

Как все это надоело!

— Прикрой меня! — попросил Гимназист.

— Ты куда?

— Сейчас увидишь… Прикрой! — Гимназист скорчился, превращаясь в бесформенный скомканный движущийся шарик, почти слившийся с землей, с воздухом в свете единственной оставшейся лампы, которую не смогла взять автоматная очередь — лампа была прикрыта толстым железным абажуром, — оттолкнувшись одной ногой, будто бегун, собравшийся по воздуху пролететь стометровку, и понесся на тот берег ущелья, к кустам, из которых вывалился несколько минут назад.