По обе стороны огня [Сборник litres]

— Если бы у него был бэтээр, он бы давно его выдвинул на переднюю позицию, чтобы раздавить нас. Нет у него бронетранспортера.

— Значит, у меня галлюцинации. Глюки.

— Глюки есть у каждого человека.

— Спасибо, утешил! А пулемет у этого мужичка нигде не запрятан? — Гимназист шевельнул охранника ногой.

— Может быть, и запрятан, да только нам его не отыскать. Эти простодырые сельские мужички умеют все очень здорово прятать.

— Ясное дело. На своих бабах натренировались.

— Умеют даже водку в кастрюле с супом прятать. Можно, конечно, поискать, но времени мы на это потратим… М-м-м! — Шатков не выдержал, поморщился: плечо его допекало.

Гимназист это почувствовал.

— Ладно, поехали дальше. Чем раньше попадем в город — тем дольше проживем. Жаль, что ничем не удалось поживиться!

— Автоматы есть — достаточно. А насчет того, что чем раньше — тем дольше, это ты хорошо сказал, — голос у Шаткова уже изменился — он слабел. Как-то сразу, одним махом слишком многое принял на себя: и бой, и ранение, и драку, внутри у него что-то засипело, будто Шаткову пробили грудь и в кровоточащий пробой вместе с черными ошметками вытекал этот страшноватый дырявый звук — ни на что не похожее сипение. Шатков задержал в себе дыхание, — не помогло: в груди все равно сипело.

— Чем раньше сядешь — тем раньше выйдешь. — Гимназист ловко, будто птица запрыгнул в кабину, сцепил проводки зажигания (подсмотрел фокус у Шаткова), завел мотор и с места дал газ.

Под днищем машины защелкала галька.

— Машину тебе кто одолжил? — спросил Гимназист.

— Разве не видишь? В «канарейках» юные дзержинцы пока еще не раскатывают.

— Неужто милиция?

— Она, — неохотно отозвался Шатков.

— Сами пригнали, добровольно? В порядке оказания братской помощи?

— Как же, от них дождешься!

— Все ясно. — Гимназист рассмеялся. — Не то ведь мне по дороге надо сообразить: прятаться от народа с милицейскими портупеями или не прятаться?

Минут через двадцать они были в городе. Осенние улицы были освещены еле-еле. Шатков нехорошо удивился — до чего же непригляден, сер, недобр южный город. В первый раз он его видел таким, раньше город был совершенно иным, светлых, ласкающих глаз красок было больше.

Машину они оставили недалеко от того места, где Шатков взял ее.

— Надеюсь, хозяина кондратий не хватит, когда он увидит, сколько бензина мы сожгли. — Гимназист, держа автомат в руке наперевес, поспешно зашагал прочь от уазика.

Шатков в продырявленной, испачканной кровью куртке, с рожками, прицепленными к поясу, поспешил следом. Ему хотелось опереться на автомат, словно на посох, помочь самому себе — внутри продолжало раздаваться дырявое сипение, ноги дрожали, но на автомат не обопрешься — не дубина. Он посмотрел на себя со стороны, невесело усмехнулся: ничего себе вид! Разбойник с большой дороги.

— А может, водителю надо было кинуть на сиденье деньги за бензин? — похмыкав, спросил Гимназист.

— Обойдется!

— Как будем действовать? План у тебя какой-нибудь есть?

— Нет.

— И у меня нет. Вот вояки! — по-мальчишески искренне восхитился Гимназист. — Да ладно, была не была… Идем к главному входу, — предложил Гимназист, как будто в усадьбу Николаева имелось несколько входов и выходов. Главным входом Гимназист называл ворота, у которых стоял охранник.

— Мне нельзя!

— Понял… Тогда я иду один, а ты прикорни в кустах на какой-нибудь ветке и жди сигнала.

— М-да, на ветке, — не удержался от ухмылки Шатков, — словно воробей! Птичка — божья душа! — он аккуратно огладил пальцами плечо — так иногда простыми движениями оттягивается боль, а с души снимается острая щенячья тоска. Конечно, было жаль себя, жаль пробитое плечо и безнадежно испорченную дорогую куртку, но еще более жаль было проигранную жизнь. Разве это не так, разве он не проигрывает самого себя целиком? Не убили сегодня, так убьют завтра…

— Шатков, не раскисай! — Гимназист провел рукой по воздуху ровную линию, потом пошевелил пальцами. — Жди сигнала!

Так и поступили. На воротах в усадьбу стоял рыжий, здорово раздобревший на хороших харчах Ованес, новичок, недавно привезенный Людоедом беженец из Нагорного Карабаха. На армянина он не был похож, но все его звали Ованесом.

Увидев Гимназиста в автоматом в руке, Ованес озадаченно захлопал круглыми, непроницаемо-антрацитовыми глазами и спросил испуганным шепотом:

— Ты чего? Чего с автоматом по улице ходишь? — Лицо его потяжелело, щеки обвисли, рот приоткрылся. Ованеса, похоже, трясло от одного только вида оружия, в Карабахе он повидал столько боевого металла, что этого ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Губы у Ованеса дрогнули, плаксиво поползли в сторону.

— Захотелось мне ходить с автоматом — вот и хожу, — беспечно махнул рукой Гимназист. — Людоед ввел в Крыму военное положение, разве не знаешь?

— Впервые слышу… А где машина твоя? Ведь ты же уезжал отсюда на машине…

— Это не я, сударь мой, не я уезжал, а другие. Я сегодня не за рулем и имею полное право выпить стопок двенадцать — пятнадцать водки. Пять из них я уже выпил. Понял?

— Ага, — сказал Ованес. — Понял. А ты это… Тебя Глобусом зовут, да?

— Совершенно верно, — подтвердил Гимназист.