По образу и подобию (СИ)

Но за окном была уже ночь, и как бы ни был хорош этот вечер, его пора было заканчивать.

— Поздно уже. Нам с Агнессой Ильиничной возвращаться пора.

— Останься. Ты ведь обещала.

— Ром, ну ведь не так все сразу. Давай не будем спешить. Я вернусь через неделю.

— Я понимаю, — сказал Рома и окончательно расстроился.

Ромкины родители никак не хотели отпускать Агнессу Ильиничну, кажется, не очень доверяли моей способности открывать портал. Но вот мы вернулись в Ленинград, и Агнесса Ильинична тихо сказала:

— Олечка, ты не представляешь, какую радость подарила мне сегодня.

— То ли еще будет, Агнесса Ильинична, все еще только начинается! — ляпнула я.

Хотя у нас было еще не так поздно, от выпитого Агнессу Ильиничну потянуло в сон.

Мне тоже ничего больше не хотелось делать, разве что записать подробно события дня в дневник. Заканчиваю и тоже постараюсь уснуть. Завтра будет тяжелый день, лучше, если получится выспаться.

P.S. Перед сном вспомнила, что мои ариманские записи так и остались в Башне лежать под подушкой, и что Ланаору ничего не стоит взять их и прочитать. Не доверяю ему больше.

Едва оказалась в комнате, рядом вспыхнул второй портал. Даже оборачиваться не стала, слишком много чести.

Молча забрала тетрадь, слышу:

— Я был не прав.

Удивил, так удивил. Просто гром среди ясного неба. Оборачиваюсь, смотрю на него.

— Я был не прав, — повторяет Ланаор.

Взгляд не отводит, смотрит прямо. А сам белый, что мел. Даже жалко его стало почему-то.

— Да слышу, — ответила с усмешкой, — знаешь, я сейчас в Ленинграде. Жаль, что ты не видел его тогда, после войны. Жаль, что не увидишь сейчас. Это самый красивый город на земле. Но грош цена была бы моему городу, если бы люди оставили руины, чтобы рыдать над ними. А погибло там столько, что тебе и не снилось.

И вернулась в Ленинград, крепко зажав тетрадь в руке.

Ненавижу его.

Ромка прав, мне надо держаться от Ланаора подальше. Мне никогда не излечить его душевных ран, потому лучше забыть и отпустить. А Ромка — он такой теплый, такой свой. И такой надежный.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 15 июня 1958 года.

Сходили с Агнессой Ильиничной на только вышедший в прокат фильм «Идиот». Фильм снимали в Ленинграде, что особенно приятно.

Пошли на дневной сеанс. В Аримании кино пока еще нет, есть театр, и даже неплохой. Но Достоевского у нас нет точно. Сначала мне не очень понравилось, только это потому, что я ничего не поняла. Потом Агнесса Ильинична подробно объяснила, что и как. Оказалось все очень и очень несправедливо. А еще она посоветовала мне почитать книги Достоевского, только я, кажется, пока не готова. На что Агнесса Ильинична заявила, что советский человек не может считаться образованным, если не прочитал «Преступления и наказания», это классика.

Но мне и без этого теперь очень грустно, все время думаю про князя Мышкина. Особенно когда Агнесса Ильинична рассказала, чем закончится эта история. Если бы он оказался в Аримании, был бы счастлив? Вот в чем вопрос. Наверное, нет.

Очень понравился образ Настасьи Филипповны. Яркая, как Кармен. И погибает так же. Отвергнутый Хозе зарезал Кармен из ревности, бедную Настасью Филипповну зарезает Рогожин, тоже из ревности. Получается, быть роковой женщиной опасно для жизни.

— Агнесса Ильинична, — спрашиваю, — а к чему это мы с вами на такие истории ходим, где главных героинь убивают?

— Понимаешь, какое дело, Олечка, — вздыхает Агнесса Ильинична, — образ женщины-страдалицы прочно вошел в мир русской литературы. Если героиня не погибает от руки ревнивого мужа или любовника, она обязательно бросается в омут с обрыва, или под поезд, не выдержав гнета непримиримых противоречий.

— Но Ассоль… — потрясённо говорю я.

— Ассоль — это добрая сказка, не более того.

Наверное, у меня был совсем несчастный вид, потому Агнесса Ильинична решила меня подбодрить.

— Впрочем, Олечка, есть, конечно, и куда более мягкие развязки. Татьяна Ларина, например, просто выходит замуж за нелюбимого человека. Наташа Ростова находит свое счастье в рождении детей.

Представила, и еще хуже на душе стало.

— А бывают истории со счастливым концом, и чтобы не сказки? — спрашиваю.

Агнесса Ильинична надолго задумывается.

— Есть жанр так называемого дамского романа, где главная героиня обязательно обретает свое счастье в конце повествования. Но эта литература считается чем-то вроде второсортной, потому люди образованные такие книги если и читают, то не обсуждают.

Уже глубоко за полночь, а я все сижу и думаю, почему в этом мире женщину лишают права быть счастливой?

И не в моем ли происхождении причина того, что первая моя любовь оказалась такой несчастной. Я всего только хочу любить и быть любимой. Еле удержалась, чтобы не отправиться к Ромке. Но, нет. Пусть еще немного поскучает. Пока не время.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 16 июня 1958 года.