По остывшим следам

– И вот Афанасий Стратонович все это переделал. Он взял в долю только смотрителей и их помощников. И купил самого начальника каторги полковника Развозова. Конвою, вольным шинкарям, майданщикам – шиш. Всех посредников из цепочки выкинул. И стал менять ханжу на золото, получая сразу с двух концов. Рыжье у него выходило по цене спирта в Китае! Представляете, какая маржа получалась? А еще взял на себя выписку, а там тоже барыши о-го-го.

– Какую еще выписку? – повернул голову к бандиту зауряд-прапорщик.

– Выписка – это провизия, которую заказывают себе арестанты на собственные деньги, – пояснил ему Лыков. – Официально, через тюремную лавку. Водку и карты нельзя, а табак или колбасу можно.

– Такой оборотистый был Вязальщиков, – с уважением констатировал «иван».

– Но его должны были за это убить, – возразил коллежский советник. – Он же стольких людей дохода лишил. Как они стерпели? На каторге народ злой, ничего не боится.

– Пытались, – кивнул Иона. – Но, во-первых, у Вязальщикова была охрана. Я, кстати сказать, ее и возглавлял. А во-вторых, он и сам не промах. Чирк своими браслетами – и готово. Довелось мне однажды увидеть, как он силача-вольнокомандца прикончил. Здоровый был, будто медведь! А Стратоныч его одним движением. Тот лишь ногами задрыгал… А когда на нас в Новотроицком напали, сразу двоих порешил.

– Что за браслеты? – оживился Лыков. – Это ими он казанских атаманов казнил?

– Да. Диковинная штука. Они у него на обеих руках. Острые, как бритва! Лезвия необычные, по кругу идут, да еще извиваются… В обычном виде, значит, они сложены друг к дружке и не опасны. А когда надо, он их разворачивал, и получалось оружие. Из Африки ему достались.

– Из Африки? – хором спросили полицейские.

– Ей-ей, Афанасий Стратонович сам так сказал. А что? Я верю. Он чудной, шут знает где куролесил, весь мир поглядел. В Уссурийском крае с тиграми бился, женьшень копал.

Лыков с Делекторским переглянулись.

– А в Африке твой начальник как оказался? – спросил Алексей Николаевич. – По своей воле или бежал туда?

– Сначала убег туда, а потом оттуда, – рассмеялся каторжник.

– То есть?

– Я и сам толком не знаю. Но Вязальщиков говорил так: обстоятельства вынудили драпануть как можно дальше из России. А потом и в Африке опять, значит, обстоятельства. Верю. Он такой: всюду найдет, как заработать. На остальных ему наплевать, и везде Афанасий Стратонович по этой причине врагов наживал. И приходилось, стало быть, снова тикать.

– Скандальный?

Оберюхтин задумался, потом ответил:

– Не скандальный, не то слово. Он… черт. Я уж говорил!

– Что значит черт? В каком смысле? – не понял Лыков.

– Черт и есть, – убежденно заявил бандит. – Никого не боится, никого в грош не ставит. Сатане в зенки рассмеется! И убить его нельзя: ловкий и храбрый. Только совершенно безжалостный. Спасите меня от него, Алексей Николаич! Вам одному по силам.

– Продолжай.

– Чего? А… Когда, значит, захватил Вязальщиков всю линию снабжения, то вошел в большую силу. Окончательно из себя выпрягся. Жил как падишах. Дважды в год, на Рождество и на Пасху, всю тюрьму бесплатно водкой и вином угощал. Ездил в Мальцевскую тюрьму баб себе выбирать.

– Это единственная женская тюрьма в Нерчинском каторжном районе, – пояснил сыщик зауряд-прапорщику.

– Не понравился ему смотритель этапного пункта в Шелапугине, так он служивого прикончил. И дознавать никто не стал. Конвойные его опасались больше, чем начальника батальона! Короче говоря, стал Афанасий Стратонович, как паук, всю каторгу сосать, в год по сто тысяч загребать. Но ему показалось мало. Вызвал он меня как-то ночью в канцелярию, принялся про Казань расспрашивать, что да как. Про Божью Матерь: много ли на ней золота и бриллиантов, как ее караулят. Я сообщил, что знал, а и невдомек мне, для чего тот разговор. А потом он снова позвал и говорит: пора тебе, Иона, домой лыжи вострить. И дал наказ: бежать с каторги, осесть в Казани и найти там хорошего клюквенника. Такого, который не побоится чудотворную икону спереть.

– Ну а покупателя он где взял? – удивился Лыков. – Богачи-староверы в тюрьмах сидят неохотно, а все больше в столицах.

– На каторге, ваше высокоблагородие, каждой твари по паре. На любой вкус есть человек. Вот и в селе Алгачинском такой нашелся. Село это близ тюрьмы, тюрьмой живет и беглых покрывает. Прятался там один оборотистый делец, который для рогожцев старые образа покупал. Ездил по державе и где какую икону находил, то ее торговал. А ежели не отдавали, то им же хуже: бесплатно брал. Ничем от него не отвязаться было. Однажды тот делец переборщил, украл у сильного купца, в Муроме дело было. И загремел по этапу. Вязальщикову его знакомства на Москве понадобились, и он устроил дельцу побег. Велел ему ехать в Рогожу, искать на Казанскую Пресвятую Богородицу покупателя. Только чтобы меньше миллиона не предлагали. Вот.

– И тебе тот же Вязальщиков побег устроил?

– Точно так. У него это запросто. И сам вскоре за мной следом утек. Поселился в той же Казани, чтобы сделку, значит, облебастрить.

– Дальше было, как Шиллинг рассказывал?