По остывшим следам

А в дом номер тридцать пять отправился на разведку незаменимый Уразгильдеев. Его Лыков инструктировать не стал – и так опытный. Околоточный потолковал с прислугой и выяснил, что в доме недавно поселился приезжий немец. Он сдал коридорному паспорт для прописки на имя Цеге фон Мантейфеля. Род занятий – торговец антиквариатом, место постоянного проживания – Рига. Мантейфель был на вид рыхлым долговязым господином с пивным брюшком. Белолиц, щегольские усики загнуты кверху, по-русски говорит с сильным акцентом.

– Наш! – констатировал Лыков. – Это еще одна ипостась Вязальщикова. Как он сам не путается в своих двойниках?

– Но ведь ничего общего с Сайтани у немца нет, – возразил пристав Ловейко.

– Ну как же. Рост. Его не скроешь, – терпеливо стал объяснять сыщик. – И смуглая кожа.

– Наоборот же, антиквар белолиц! – воскликнул Валентин Семенович.

– Да, но это крем. Сайтани прячет свой африканский загар, для чего и набелил кожу.

Вечером питерец с трудом уснул. Вдруг человек, за которым он столько гоняется, ночью придет за браслетами? И утром окажется у сыщика на первом допросе? Но вышло иначе…

Лыков проснулся оттого, что Ловейко тряс его за плечо:

– Алексей Николаевич, вставайте. Вас полицмейстер вызывает.

Коллежский советник наскоро оделся. Голос у Ловейко был такой, что ничего хорошего ждать не приходилось.

Васильев стоял посреди кабинета и с пришибленным видом тер забинтованную шею.

– Все еще болит? – спросил Лыков, чтобы оттянуть плохие новости.

– А? Да, побаливает. Алексей Николаевич…

Полицмейстер замялся.

– Засаду перебили? – помог ему сыщик.

– А? Да.

– Живые есть?

– Городовой Двоеносов легко ранен, но потерял много крови. Городовой Ползиков тяжело ранен, пока жив, но шансов половина на половину.

– Что с Никитой Никитичем?

– Сейчас… Городовой Рава убит. Околоточный надзиратель Делекторский тоже.

– Повезло, что хоть двое уцелели, – пробормотал Лыков, садясь. – Моя вина.

– Почему? – вскинулся Ловейко.

– Плохо проинструктировал людей. И…

Питерец споткнулся на слове, но казанцы поняли его правильно. Васильев тоже сел, подпер голову руками:

– Вы ругаете себя за то, что не пошли с ними. Но ведь это была засада. Они могли просидеть там и день, и два, и неделю. Как вам на неделю забросить дела? Перестаньте себя винить. Никто не знал, что той же ночью убийца придет к себе на квартиру.

– И про инструктаж неправда! – влез Ловейко. – Я стоял рядом и все слышал. Делекторскому вы прямо приказали стрелять в ногу при любом движении. А он даже не вынул револьвер.

– Никита Никитич их и погубил, – угрюмо добавил полицмейстер. – О мертвых или хорошо, или ничего? Не в нашем деле. Околоточный пришел с войны с двумя крестами. Храбрости он был отчаянной. Но и амбицию имел под стать храбрости. И решил сам взять вашего перевертыша, без посторонней помощи. Приказал другим разбрестись по квартире, себе выбрал сени. И кобуры не расстегнул… В результате злодей перебил их поодиночке.

У Лыкова защемило в сердце. Делекторский, Делекторский… Погиб из-за упрямства и других подвел. Перед глазами стояло его лицо: строптивое, гордое. Эх…

– Надо срочно лететь перехватывать лже-Мантейфеля, – сказал сыщик. – Возможно, Вязальщиков явился после схватки туда, ему же надо переменить личину.

– Дом оцеплен, – сообщил Васильев. – По моей команде внутрь никто не входит. Ждут нас с вами.

– Поспешим!

Лыков был в ажитации. Вдруг повезет и они встретятся с Сайтани? Вот бы такую удачу. Он хотел разделаться с убийцей собственноручно. Жаль, что нельзя свернуть ему шею. Пока не найдена икона, об этом можно только мечтать.

Но фальшивого негоцианта в доме не оказалось. Умный, сволочь. Сообразил, что оставил газету с наколотым адресом в Пороховой слободе и полиция обнаружила его второе убежище. И перебрался в третье.

Несколько дней прошли в напряженных поисках. Все гостиницы, номера, постоялые дворы, все комнаты внаем были проверены. Но как искать человека, из примет которого известен лишь рост? Смуглую кожу можно подмазать, цвет глаз спрятать за очками-консервами[52]. Казанская полиция напрягла все силы, но успеха не достигла. Люди устали, и рвение их заметно ослабло.

Жизнь между тем шла своим чередом. В цирке Никитина сдохло пять львов, отравившихся некачественным мясом. На Арском кладбище ограбили военную церковь. В ресторане Александрова приезжего купца заманили поиграть на биллиарде и угостили сигаретой, после которой он потерял сознание и очнулся обобранным в канаве. Неизвестные подломили казенную винную лавку номер четырнадцать на Муратовской улице. Пристав Четвертой части Тутышкин решил создать у себя собственное сыскное отделение. Книжек, что ли, начитался, дурак? Он перекрасил трем городовым волосы в ближайшей парикмахерской и послал их в пивные подслушивать разговоры. Парикмахер требовал плату за работу, но Тутышкин отнекивался безденежьем; скандал дошел до полицмейстера…