По правилам и без (СИ)

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя странные глаза? — уже даже не сказал, прошептал мне парень. — Всего минуту назад они казались мне ореховыми, теперь я ясно вижу: они зеленые. И они красивые, настоящие, не испорченные тоннами косметики, а еще по ним всегда все видно, как бы ты ни старалась скрыть свои эмоции.

Я не отвечала — да и зачем? Что сейчас можно сказать? Можно лишь судорожно сглотнуть, почувствовав восхитительный аромат — смесь геля для душа и сигаретного дыма, еще сильнее прижаться к разгоряченному алкоголем телу, лишь бы только не упасть, пусть и на мягкий диван, потому что ноги резко подкосились, и почувствовать на своих губах чуть сладковатый привкус других, сейчас таких желанных…

Вопреки бытующему среди моих одноклассников мнению, я уже целовалась, причем не просто дотронувшись своими губами до чужих, а по-настоящему — только вот те, другие поцелуи, меркли с тем, что подарил мне Дима. Все мысли разом куда-то испарились, я прижалась к нему еще сильнее, дотронулась руками до плеч — и тут же упала на диван, под тихую, но звучную ругань.

— Что же ты со мной творишь… — не оборачиваясь ко мне, Дима ухватил сигареты и зажигалку и стремительно вышел на балкон.

А я с совершенно глупым выражением лица дотронулась пальцем до разгоряченных губ. Наверно, не лишним было бы случае обидеться — но я понимала, что ругался парень исключительно на себя, да и то не потому, что ему наш поцелуй был неприятен — даже наоборот, я успела разглядеть это в его глазах, таких… любимых. Только сейчас, нетрезвая, я могла это признать — да и отрицать было бы глупо.

Мысли так и не вернулись, а вот пустая голова кружилась нещадно, так что я легла на диван, свернувшись калачиком (по-другому поместиться не получалось), и задремала, не думая ни о чем и глупо улыбаясь.

Я не проснулась ни когда вместо тихой музыки мелодрамы заиграла громкая песня из рекламы, ни когда Дима вернулся и отнес меня на свою кровать — по себе ведь знал, как неудобно спать на маленьком диванчике, ни когда он наклонился ко мне, прошептал:

— И где же твоя хваленая рассудительность? Зачем заставляешь меня думать за двоих? — и, укутав меня, ушел — опять курить.

Глава 11. После

— Значит, твоя милая подружка осталась у тебя?

— Она мне не подружка, сколько можно повторять.

— Конечно, и поэтому ты привел ее к себе среди ночи, напоил и уложил в свою кровать. Прямо-таки заботливая мамочка.

— Заткнись! Если ты ее разбудишь — я тебя удушу.

— Вообще-то, это ты кричишь так, что даже у не бравшего уже три дня и капли спиртного в рот меня разболится голова…

— Заткнись по-хорошему, а? А то ведь и правда врежу, ты же знаешь…

Я рывком села на кровати. Приглушенный разговор продолжился совсем тихо, так, что я перестала улавливать его суть. Да и не стала бы: появилась проблема поважнее — где я и что тут забыла в одной пижаме?

Комната незнакомая, в серо-зеленых тонах, и, сразу видно, холостяцкая: ни одной безделушки, игрушки или даже разбросанных вещей — прямо-таки спартанский порядок. Да уж, моей спальне до этой далеко. Только, разве что, футболка ультрамаринового цвета, совершенно некуртуазно валяющаяся на столе, выбивается из общей гармонии.

Воспоминания пополам с осознанием накатили сразу, не щадя мою многострадальную головку. Сразу вспомнилось, и кому принадлежат разбудившие меня голоса, и где я, и что я тут делаю, и почему мне так хочется пить, и что вчера (вернее, сегодня) вообще было — и я тут же немилосердно залилась краской. Я. Вчера. Выпила. И. Целовалась. С. Димой. Воронцовым.

Охренеть.

Тем временем голоса за стеной смолкли, но в сторону спальни, где я боролась с краской и совершенно идиотской улыбкой, кто-то направился — судя по тому, как становились все громче и громче шаги. Господи, хоть бы это был не Кирилл Викторович!

Бог меня услышал. Но лучше бы это был не Дима — вернее, не Дима без футболки, с влажными после душа волосами и редкими капельками воды на мускулистом теле. Сердце, и без того бьющееся невероятно часто, стало отбивать марш солдат по пересеченной местности с сопровождением в виде ядовитых тиранозавров. И пока я боролась с этим глупым органом-насосом, Воронцов заметил, что я уже не сплю.

— Доброе утро, — а вот по голосу и тону я бы не сказала, что утро доброе. Скорее, что мучает похмелье, да и горло болит — у Кати после попойки, где она, ко всему прочему, умудрилась выкурить полпачки сигарет, голос был таким же хриплым. Интуиция подсказывала, что Дима за ночь выкурил целую пачку.

— Доброе, — не стала спорить я. — Ты... это... прости...

— Забей, — отмахнулся парень, так и не услышав, за что я собираюсь просить прощение. — Как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, спасибо, — я не солгала: от ночной истерики не осталось и следа. — Если бы не ты...

— Ты бы не сидела сейчас на чужой кровати в чужом доме, у тебя бы не болела голова и не было бы чувства надвигающихся проблем из-за того, что ты ночевала у едва знакомого парня, — с не слишком-то хорошей усмешкой закончил за меня Воронцов.