По праву любви

О предостережении Риты Беатриса перво—  наперво рассказала Марселло, но он разделил её тревогу лишь отчасти. Выполняя указание Фарины, Марселло всё это время внимательно наблюдал за Маурисиу и не нашёл в нём существенных изменений к худшему. Маурисиу всё так же был печален и молчалив, но никакой агрессии не проявлял. А с отъездом Фарины он даже несколько оживился, стал более общительным. Однажды он сам заговорил с Марселло о Катэрине, о покойном Марсилинью, вспомнил, как им счастливо жилось в доме Риты, а потом вдруг снова помрачнел, замкнулся.

Марселло стало его жаль.

—  Что с тобой? —  сочувственно спросил он. —  Почему у тебя такой потерянный взгляд? —  Маурисиу не ответил, но Марселло не унимался: —  Скажи, о чём ты сейчас думаешь?

—  О жизни, —  с горькой усмешкой ответил, наконец, Маурисиу.

—  И что же ты о ней думаешь?

—  Ничего хорошего. Все вокруг счастливы. Даже моя мать встретила сеньора Фарину и ждёт от него ребенка. А у меня никого нет.

—  Катэрина тоже мается одна, —  сказал Марселло. —  Может, вам стоит опять сблизиться? Ты сходи к Катэрине, поговори с ней ласково, как раньше.

—  Зачем? Чтобы она посмеялась надо мной? —  спросил Маурисиу с неизбывной горечью в голосе.

Марселло тогда не нашёл ничего лучшего, как просто оставить его в покое.

И сейчас, обсуждая с Беатрисой непонятное и пугающее предостережение Риты, он высказал неожиданно мудрое мнение:

—  Маурисиу порой кажется нам странным, но мы забываем, что он ещё не до конца пережил огромное горе, которое на него свалилось. Может, Рита как раз и имела в виду это горе? Ясно же, что оно не отпускает Маурисиу, преследует его.

—  Вполне возможно, —  согласилась с мужем Беатриса. —  Но почему это горе видится Рите в образе какого—  то мужчины?

На этот вопрос у Марселло не было ответа.

Когда же Беатриса заговорила об этом с матерью, та вообще предпочла отмахнуться от новой проблемы, угрожающей её семье:

—  У старой Риты богатое воображение!

—  Но бабушка Рита предупредила нас заранее о том, что в Маурисиу вселился дух отца. И не ошиблась, —  напомнила ей Беатриса.

Франсиска, однако, продолжала благодушествовать:

—  С тех пор многое изменилось, наша жизнь наладилась. Я не знаю ни одного мужчины, который мог бы нам угрожать. К тому же мы все теперь находимся под защитой Фарины. Ты помни это и ни о чём не беспокойся. Я, наконец, получила от него телеграмму, он приезжает завтра!

Фарина отправил эту телеграмму сразу же, как только получил от Марии деньги и поделил их с Жустини.

Теперь можно было и расслабиться —  посидеть в ресторане, выпить хорошего вина, послушать прекрасную музыку в исполнении Дженаро...

Там, в ресторане, к нему подошёл швейцар, сообщивший, что у дверей отеля Фарину ждёт какой—  то нищий.

—  Что за чушь? —  рассердился Фарина. —  Я плачу большие деньги за проживание в этом отеле, и вы не должны беспокоить меня по таким дурацким пустякам!

—  Но этот бродяга утверждает, что знаком с вами, а я не могу впустить его сюда в таком виде. Может, вы сами выйдете к нему?

—  Что?! —  разгневался Фарина ещё больше. —  Да как вы смеете приставать ко мне с подобными предложениями?! Гоните его в шею, или я потребую, чтобы вас немедленно уволили!

Так Зекинью —  а это был он —  получил от ворот поворот. Швейцар сказал, что Фарина не желает разговаривать с Зекинью, и велел ему убираться прочь.

—  Этого не может быть! Ты врёшь! —  не поверил ему Зекинью, но, увидев грозное выражение на лице швейцара, смирился: —  Ладно, я подожду его здесь, на улице. Когда—  то же он выйдет отсюда!

—  Жди на другой стороне улицы. Если будешь маячить у входа, я вызову полицию! —  пригрозил ему швейцар.

—  И почему в городе люди злые как собаки? —  пробормотал себе под нос Зекинью, послушно переходя на противоположную сторону улицы.

У него были все основания для такого печального наблюдения, потому что за время своего путешествия он уже достаточно натерпелся от городских жителей.

Его злоключения начались с того, что он отправился в Сан—  Паулу не на поезде, а в какой—  то шальной коляске —  ехать на лошадях ему было привычнее. Но те двое мужчин, что взяли его в свою коляску, по дороге избили Зекинью, отобрали у него сумку, в которой были вещи, деньги и документы, а потом выбросили его в кювет —  посреди степи, глубокой ночью.

Остаток пути Зекинью преодолевал пешком, на это потребовалось несколько суток. Его башмаки развалились, он их выбросил и в город вошёл босой, голодный, обросший. Но оптимизма у него при этом ничуть не поубавилось.

—  Вот он, город, где я должен разбогатеть! —  воскликнул Зекинью, ступив на каменную мостовую. Идти босиком по камням было неудобно, больно, и он тут же дал себе слово: —  Ничего, потом я куплю себе триста пар башмаков, чтобы каждый день надевать новые. Держись, Сан—  Паулу, Зекинью идёт!

Город потряс его своим диковинным видом. Сколько тут домов! И все стоят как будто один на другом. Стоят и не падают, вот, что странно! Очень похоже на голубятню. И люди там живут как в клетках...