По праву любви

Зекинью тоже вызывал насмешки у жителей приюта, когда говорил, что ещё не потерял надежды разбогатеть в Сан—  Паулу.

—  Вот дурак! —  судачили о нём во дворе. —  Жил бы где—  нибудь на фазенде, пас коров и лошадей, так, глядишь, и разбогател бы! А кому он тут нужен со своими деревенскими ухватками? До чего же бестолковый человек! Впустил к себе этих заносчивых Эрнандесов, которые оказались на самом дне, а продолжают думать, будто они испанские гранды, и помыкают несчастным Зекинью как хотят!..

Обитателям приюта вообще было непонятно, как это чужие люди, да ещё и такие разные, могут жить в одной комнате. Ну ладно, когда—  то Жозе Мануэл и Тони делили одну комнату на двоих. Так они же оба были молодыми неженатыми ребятами, у них имелись общие интересы, а потом Жозе Мануэл и вовсе стал родственником Тони, когда женился на его двоюродной сестре. А как можно было поселить красивую незамужнюю девушку в одной комнате с Зекинью? Как мог это допустить «испанский гранд» Маноло?!

Когда прачки задавали такие вопросы Соледад, она неизменно отвечала им:

—  Мы живём здесь временно, скоро мой муж получит хорошую работу, и мы отсюда переедем. А пока нам приходится терпеть Зекинью. Он спит у нас за занавеской.

—  Это вы спите у него за занавеской! —  сказала ей однажды острая на язык Коншета.

Маноло тоже считал себя хозяином комнаты и всячески выживал оттуда Зекинью. Каждую ночь у них разгорались скандалы из—  за храпа, которым грешили оба. Но, ни тот, ни другой не хотели этого признать и только обвиняли друг друга.

—  Ты пыхтишь, как паровоз, я не могу спать! —  кричал Маноло.

—  Это я не могу спать, потому что ты хрюкаешь во сне, как свинья! —  возмущался Зекинью.

Наутро оба бежали к Мариу, и каждый требовал выселить другого, считая себя законным хозяином комнаты. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Мариу не сказал им, что выселит оттуда всех, поскольку никто из них не платит за жилище.

Больше всех эта угроза напугала Зекинью. Он только на словах утверждал, что хочет избавиться от вторгшегося к нему семейства Маноло, а на самом деле такая совместная жизнь его вполне устраивала: Зекинью без памяти влюбился в Эула лию и был уверен, что она тоже расположена к нему благосклонно.

Это было действительно так, поскольку Эулалия, единственная из всех членов семьи, испытывала к Зекинью искреннее чувство благодарности за любезно предоставленный им кров. В отличие от своих родителей Эулалия понимала, что это дорогого стоит. Сама она продолжала расплачиваться с Умберту за взятый у него кредит. Расплачивалась своим телом. Денег ей Умберту больше не давал, но иногда она прихватывала с собой из гостиницы, где проходили их тайные свидания, остатки ужина и тайком от родителей подсовывала Зекинью какой—  нибудь лакомый кусочек. А он воспринимал это как наивысшее проявление любви, потому что постоянно испытывал чувство голода.

Однажды он, измученный голодом, не удержался и украл в кондитерской пару булочек, за что едва не попал в полицию. После этого он вновь пошёл в магазин к Эзекиелу и напросился к нему в грузчики.

Домой Зекинью вернулся гордый. Ещё бы! Ведь он, наконец, нашёл работу.

—  И сколько же тебе будут платить? —  поинтересовался Маноло.

—  Не знаю. Я даже не спросил, —  развёл руками Зекинью. —  Я так обрадовался, что мне было всё равно. Сколько ни заплатят, всё хорошо!

—  Надеюсь, тебе будут платить достаточно, чтобы ты снял для себя другое жилище, —  сказал Маноло, —  потому что я уже не могу терпеть тебя в своём доме.

—  Эй, по легче, сеньор Маноло, —  одёрнул его Зекинью. —  Вы неблагодарный человек! Забыли, кто вас сюда пустил? Сейчас я стану зарабатывать, буду исправно платить сеньору Мариу и попрошу его выселить вас отсюда, как злостных неплательщиков. Поэтому лучше не дразните меня и не испытывайте много терпения.

Угрозу Зекинью Соледад восприняла всерьёз и, сгорая от стыда, тоже попросила давать ей немного белья для стирки, чтобы хоть чуть—  чуть заработать. Коншета и Мариета не упустили возможности поиздеваться над «аристократкой», а Мадалена отнеслась к Соледад с пониманием и даже дала ей кусок мыла.

—  Спасибо, —  растрогалась Соледад. —  Вообще—  то я хорошая швея, но у меня сейчас нет швейной машинки.

—  Ничего, не стесняйся, мы тут все одинаковые, —  сказала Мадалена.

—  Да, тут всем живётся нелегко, —  согласилась Соледад, —  но мой муж этого не понимает, и ему не понравится, что его жена работает прачкой. Он не должен об этом узнать.

—  А как же ты сможешь стирать и гладить чужое бельё тайком от мужа? —  изумилась Мадалена.

—  Не знаю, —  пожала плечами Соледад. —  Но я попробую...

Какое—  то время Маноло и впрямь не догадывался, что Соледад стирает чужую одежду, но от Эулалии это скрыть было невозможно. Эулалия расстроилась, ей стало очень жалко мать, и однажды во время свидания с Умберту она попросила его:

—  Моя семья бедствует, помоги мне устроиться на работу... Хотя бы на твоей фабрике.