По прозванью человеки

Понимаешь, дружище, я писем давно не писал;
оттого — как спортсмен, что не в форме и растренирован.
Потихоньку старею, хотя притворяюсь здоровым,
и душа, как всегда, одиночества верный вассал;
в географии жизни заметней всего полюса,
даже если сидишь под отменно протопленным кровом.

Это раньше пространство делилось на «здесь» и на «там»,

и лежали по полкам критерии точной оценки —
всё ушло в «молоко». По поверхности плавают пенки.
Онемел призывающий к радостям жизни тамтам;
но «Титаник» плывёт вопреки окружающим льдам,
хоть устал капитан, для которого нет пересменки.

Был комплект: и страна, и весна, и бутылка вина,

и пошло б на три буквы предчувствие бед и печали…
А сейчас — со смущённой ухмылкой великого Чарли
вечер пятницы делит окрестности времени на
Рай и Ад, и граница меж ними почти не видна.
Всё намного тусклее, чем это казалось вначале.

Неполадки в душе беспокоят, как ноющий флюс…
Амплитуда её от проклятий возносит к прощенью.
А с довольством собой по соседству — к себе отвращенье —
то, в котором себе я так часто признаться боюсь.
Ощущение мудрости — это, конечно же, плюс,
но ведь это не мудрость, а только её ощущенье.

Ну а внутренний глас, через раз поминающий мать,
мне давно изменил и уже мне не точка опоры…
Я б, возможно, сыграл в удивительный ящик Пандоры —
тот единственный ящик, в который неплохо б сыграть…
Но утрачен азарт. На плечах — многотонная кладь.
И желанье покоя, как вирус, вгрызается в поры.

Вот, наверно, и всё. Новостей, как всегда, никаких.
Извини за нытьё, за мотивчик больной и сиротский,
за неясность речей и за то, что выглядывал Бродский
из размера и формы моей стихотворной строки.
Извини и забудь. Это лишь разновидность тоски
по истрёпанной, общей на нас на двоих папироске.

Sentimental